Тихий предупреждающий звон у меня в голове превратился в тревожный набат. В висках жарко застучало, словно в моих венах вдруг оказалось слишком много крови, потому что мистер Инграм немыслимым образом перекачал мне свою. В то время как его лицо медленно, но верно приобретало цвет нутряного жира, я пылала румянцем. Я продолжала хлопотать над рукавом, поправляя его и приглаживая, словно не слышала его просьбу.
Его глаза цепко осматривали мои волосы, мое лицо, затем без предупреждения он схватил меня за руку и грубо задрал рукав вверх. Мистер Инграм поглядел на гладкую кожу и на родимое пятно в форме рыбки, затем выпустил мою руку и поспешно отступил, словно почувствовал гнилостное дыхание заразной болезни.
Я прикрыла пятно ладонью, с ужасом глядя на него.
— Это всего лишь родимое пятно, мистер Инграм, — сказала я, — в нем нет ничего необычного.
— Оно мне знакомо. Я видел его где-то раньше. — Он говорил тихо, тщательно подбирая слова.
— Вы не могли его видеть, — запинаясь, возразила я.
Но он продолжал смотреть на меня все с тем же странным выражением на лице, и я поняла, что произошло самое худшее. Его слова подтвердили мои опасения.
— Я видел вас раньше, теперь я в этом уверен. Я не помню вашего лица, однако эта рыбка — слишком яркая примета. Я решил не говорить вам об этом, однако я действительно бывал в Ливерпуле, где регулярно встречался с разными мужчинами… и женщинами. Несмотря на то что я довольно смутно помню подробности этих встреч, некоторые вещи все же остаются в памяти, вы согласны?
О Боже, только не это! Такие, как мистер Инграм, редко заглядывали на Парадайз-стрит. Неужели он когда-то был моим клиентом? Но разве я не запомнила бы его среди всех остальных лиц и тел, с которыми мне приходилось иметь дело? Я всегда думала, что у меня хорошая память: она хранила даже такие подробности, о которых я предпочла бы забыть.
Я стояла в ожидании. По улыбке, играющей сейчас на все еще бескровных губах мистера Инграма, было понятно, что он убедился в том, что раскрыл мое прошлое, и теперь использует это, чтобы уничтожить меня. Его улыбка не оставляла сомнений, что все это он проделает с удовольствием. Но почему? Я заверила его, что сохраню его секрет. Я говорила правду: меня абсолютно не интересовали чужие грехи, мне достаточно было и своих.
Я расправила плечи, и мой шрам неожиданно отозвался тянущей болью, словно там снова образовалась свежая рана. Нужно было играть свою роль до конца, отрицая все выдвинутые мистером Инграмом обвинения.
— Что вы хотите этим сказать? Я требую объяснений, сэр! — воскликнула я, стараясь изобразить праведный гнев, однако с ужасом почувствовала, что мой прежний голос уличной девки вот-вот прорвется наружу.