Оттолкнув его рукой (старик был не тяжелее тени), я встала на ноги. Теперь комнату ярко освещали газовые светильники и лампы на столах. Я потянулась к голове, рассеянно ощупывая короткие мягкие пряди — все, что осталось от моих роскошных волос.
— Что вы наделали?! — воскликнула я. Мой голос звучал глухо, словно через подушку. — Зачем вы остригли мои волосы?
Мне понадобилось немало времени, чтобы выговорить эти два предложения.
Я смотрела на длинные пряди, блестевшие золотом на ярком ковре. Все еще стоя на коленях, мужчина подобрал одну из них и провел ею по своему лицу и высунутому языку.
Он снова засмеялся, указывая на что-то у меня за спиной, и я узнала хриплые крики чайки.
Я медленно повернулась в указанном направлении, не в силах быстро двигаться, хотя мой инстинкт самосохранения снова кричал, чтобы я бежала со всех ног. Я увидела огромный, открывающийся сбоку сундук. Он был распахнут, и я смогла рассмотреть, что одна половина его оснащена полками, на которых стоят большие стеклянные банки.
— Подойди поближе и посмотри, моя дорогая. Посмотри, — сказал старик.
Словно марионетка, которую тянут за невидимые ниточки, я подошла к банкам, не понимая, почему я должна исполнять приказы этого старого безумца. Сон, в котором я видела лицо матери, казался мне более реальным, чем происходящее в этой комнате.
Я смотрела на банки, но не могла понять, что в них. Там плавали какие-то струящиеся тени. На каждой банке имелся ярлык, подписанный извилистым неразборчивым почерком. «Эмма, Ньюкасл» — было на одном. «Лулу, Кале». «Молли, Манчестер». Я продолжала читать надписи. «Иветта, Тулуза». «Бетти, Глазго».
— Ты когда-нибудь была во Франции, моя малышка Линни? — второй раз за этот вечер спросил мужчина.
Я повернулась к нему, наблюдая за тем, как он с трудом встает на ноги. Он подошел ближе, сильно хромая, одно его плечо было неестественно вывернуто вперед. Я медленно сфокусировала на нем взгляд — старик прятал руки за спиной.
— Франция — это прекрасное и ужасное место. Я слишком много времени провел там. Слишком много времени, со всеми этими прелестными девушками. Со шлюхами, моя дорогая. Все они были шлюхами со спелыми прелестями, как и ты, — сказал он. — Нельзя позволять вам и дальше распространять ваши грязные болезни. Ты, конечно, слышала cтихи Фракасторо[2] о знаменитом свинопасе. Ты знаешь слова «Syphilis sive morbus Gallicus»?
Теперь старик был от меня на расстоянии вытянутой руки.
— «Раз свинопас — молва не приукрасит ничего, — процитировал он. — Недугом был сражен, и звали Сифилус его».