— Думаю, мне это не подходит, — произнесла я.
Льюис взглянул на Китаянку Салли, затем они вместе посмотрели на меня.
— Что ты хочешь этим сказать? — раздраженно спросил он.
Я сняла шляпку и вручила ее вместе с накидкой Салли.
— Если хочешь, можешь зайти ко мне и забрать свое платье, — сказала я ей. — Я не желаю становиться собственностью ни одного мужчины на свете.
— Ты с ума сошла? Разве ты не понимаешь? На Парадайз-стрит всем наплевать на тебя. Им безразлично, жива ты или умерла. Там ты всего лишь еще одна уличная девка, у которой нет ничего, ради чего стоило бы жить.
Голос Салли становился все резче и неприятнее. Она подошла ко мне, схватила за руку и сердито встряхнула, словно терьер крысу. Моя шкатулка упала на брусчатку, и послышался звон разбитого стекла.
— Не ставь меня в глупое положение, Линни!
Я подняла шкатулку и прижала ее к груди, отступая от Салли подальше.
— Там я хотя бы работаю на себя, сама принимаю решения и выбираю клиентов. Я ем, что хочу и когда хочу. Я могу рассчитывать на Блу. Я делаю то, что считаю нужным. Может, тебя эта жизнь с ним, — я кивнула в сторону Льюиса, — и устраивает, как и все остальное, Салли, но для меня ты мало чем отличаешься от птички в клетке.
— Ну и ладно, — сказала Салли, взяв Льюиса под руку. — Можешь оставаться на улице. Можешь оставаться и гнить тут заживо. И прежде чем ты это поймешь, ты уже будешь всего лишь затасканной старой шлюхой, которая готова отдаться любому за кружку пива.
Льюис, не обращая на меня внимания, помог Салли сесть в экипаж. Дверца захлопнулась, и экипаж тронулся. Я продолжала стоять на месте, размышляя о том, от чего только что отказалась, и о том, к чему мне придется возвращаться. Было ли это решение правильным? Китаянка Салли была права, говоря, что никому нет дела до того, жива я или умерла.
Ноги и пальцы на руках онемели от холода, спина болела от долгого стояния в одном положении. Наконец я услышала веселый свист фонарщика. Фонари зажигались один за другим, и улицу залил слабый, обманчивый свет. Я решила, что делать дальше.
Возвращаясь на Джек-стрит, я вспомнила о разбившемся зеркальце и представила себе, как понимающе подмигнет мне Блу, увидев, что я появляюсь из-за угла.
Жизнь продолжалась. Зима сменялась весной, весна — летом, а лето — осенью. Мне исполнилось шестнадцать лет, затем семнадцать. Клиенты сменяли один другого, словно времена года. Я повзрослела, и желание оставить эту жизнь стало еще сильнее.