Девочка тихонько засмеялась, затопала ножками по лестнице и с последней ступеньки смело спрыгнула в сено. Подобрав под себя ноги, она уселась возле дяди.
— Ты чего, деточка, не спишь?
— А я хотела к вам прийти… Так вы совсем не видали Петрика?
— Не видал, маленькая, — говорит он, чувствуя, что начинают дрожать веки.
— Вот досада! — Василинка жалостно приложила указательный палец к подбородку. — Он очень славненький. Белокурый, глазки то серые, то голубые, волосики пушистые, и спокойный-спокойный. Петрик, ну просто тихая вода. А знаете, что он любит? — вспомнила она и засмеялась.
— Откуда же мне знать, Василинка?
Данило приподнялся на локте, пытаясь рассмотреть лицо девочки при скудных лучах месяца, но полоски света ложились только на косы и рубашонку, а лицо было в темноте и оставалось незнакомым, неразгаданным.
— Как возьмешь его на руки, он перегнется и положит головку на плечо, к щеке прижмется… А еще он любит яблоки. Сам не может сорвать, так он берет мою или мамину руку и тянет к ветке. Видите, какой догадливый!
— Правда? — повеселев, спрашивает Данило.
— Правда.
И только теперь он до конца понимает, что у него есть сын, нежданный сын. Данило вдруг увидел его таким, как нарисовала Василинка, и, думая о нем, прижал ее к груди.
— Дядя Данило, у вас есть большая тайна? — спросила вдруг Василинка, прильнув к нему.
От неожиданности Данило вздрогнул.
— А ты почему так думаешь?
— По вас вижу. Разве вы пришли бы к нам, а не к тете, если бы не так было? А потом отец велел, чтобы я никому не проговорилась, что вы к нам приходили. Это ведь, наверное, тоже неспроста.
— Неспроста, детка, неспроста. — Он вздохнул и погладил ее мягкие, как шелк, волосы.
— Но ведь вы хороший, дядя?
— Не знаю.
— О себе не знаете? — удивилась девочка. — Такого мне еще никто не говорил.
И она задумалась, смеется над нею дядя или в самом деле сам не знает, хороший он или плохой. А тогда что из него за учитель? Нет, он просто шутит, как все старшие. А дядя гладил ее по голове, думал о своем и вдруг заметил, что от девочки пахнет пасекой.
— Ты, Василинка, и за ульями смотришь?
— А как же! И пчелы меня любят, — встрепенулась она и с гордостью заявила: — В этом году я даже в богоявление брала для них воду.
— Это для чего?
— Будто вы и не знаете!
— Что-то не помню. Расскажи.
Она уселась поудобнее и тихонько, словно побаиваясь, что кто-нибудь подслушает ее, начала:
— На богоявление надо пойти с чистым кувшином по воду, налить дополна и сказать колодцу: «Добрый день тебе, крин Иордана, имя твое Оляна. Есть у тебя три ключа: один с питьевой водой, другой — с медвяной, третий — с молочной. Не хочу я ни питьевой воды, ни молочной, хочу медвяной воды». Надо набрать этой воды и хранить в кувшине до весны. А когда станет тепло и пчелы хорошенько облетаются, надо сварить им на этой воде мед и зелье из роевника, маточника, лапчатки. Так и старый Горицвит делает.