— Простите, но я должен раздеться, не могу дальше так идти.
— Делайте как вам лучше.
Бараболя стоя разулся, со стоном скинул забрызганные кровью штаны, снова обулся и, проклиная Палилюльку, разбитой походкой заковылял на хутор. И жалко и смешно было смотреть, как его неуклюжая фигура корчилась от злобы и боли.
На рассвете они добрались до жилища Веремия. У ворот их встретил хозяин, широкоплечий мужик с короткой шеей, с длинными, могучими руками. Так же, как его хутор врастал в мягкий торфяник, врастал в землю и сам крутолобый Стратон Веремий.
— Боже мой! Денис Иванович, что с вами? — участливо спросил он, увидев, как мучительно загребали землю ноги Бараболи.
— Беда, Стратон Потапович…
Веремий выскочил на тропку, оглянулся, обошел вокруг агента и уже спокойнее сказал:
— Это, слава богу, еще не такая беда. Я пришлю свою ведьму, она вам все язвы за три дня заживит.
— Пошепчет? — криво усмехнулся бескровными губами Бараболя.
— Нет, у нее зелье.
— А хуже не сделает?
— Она, Денис Иванович, хоть и пигалица еще, а выхаживала и таких, что одной ногой в могиле стояли, поверьте мне.
— Что ж, придется поверить, — вздохнул Бараболя и пошел с Погибой в столярку.
А Веремий забежал в хату, потом вывел из конюшни лошадь и поскакал в рощу, сизую от утренней росы.
Через час, когда Погиба как раз собирался завтракать, а Бараболя охал, лежа на топчане, дверь в столярку осторожно приотворилась и на пороге появилась тоненькая девушка в берестяных лаптях и старенькой юбке.
— К вам можно? — тихо спросила она.
Погибу удивило и насторожило ее появление: он знал, что в столярку не мог прийти никто, кроме хозяина.
— Заходи, заходи! — пригласил он гостью, вставая.
Девушка неловко затворила за собою дверь, поклонилась подполковнику.
— С добрым утром вас.
— Доброе утро, девушка. Ты кто будешь?
— Батрачка у дяденьки Стратона. Марьяной меня зовут.
Она подняла голову, и Погиба увидел на узком лице брови, каких до этих пор нигде не встречал: они широко и размашисто взлетали двумя сверкающими черными крыльями от переносицы к вискам. Эти черные крылья будто влекли ввысь всю хрупкую плоть девушки. Такие брови могут только во сне присниться! Но под ними не сияли, как можно было ожидать, а молили испуганные глаза; в этих глазах угадывался застарелый страх, и тени его, казалось, лежали на всей тщедушной фигурке Марьяны.
— Ты что-то хочешь мне сказать? — Погиба залюбовался девушкой, по глазам определяя, что жизнь у нее нелегка.
— Нет. — Она смущенно опустила голову. — Хозяин велел, чтобы я кому-то тут раны залечила.
— Так это ты… лечишь людей? — спросил пораженный подполковник. У него едва не вырвалось: «Так это ты ведьма?»