— Кому конь, тому и черпак, а я своим почерком без вашей земли проживу. — Он водил пропитым языком по толстым губам, привычным ко лжи и к житью на даровщинку.
Недалеко от пруда, там, где сходятся угодья сел Новобуговка и Любарцы, Тимофий вышел на межу земли Варчука и остановился. Он разыскал глазами пожилого, бородатого пасечника Марка Григоровича Синицу, улыбнулся ему и взглянул на солнце. Оно как раз проскочило мимо узкого розового облачка, золотыми стрелками прытко погнало перед собой спугнутые тени; они, бледнея, бросились врассыпную, пробежали по долинке, упали в пруд, и над ними заиграла искристая рябь.
Тимофий не нашел слова, которое передало бы все его чувства. Сперва он хотел перекреститься на солнце, но передумал и негромко проговорил, обращаясь к мужикам:
— Так начнем доброе дело?
— С богом, Тимофий, с богом! — ответило несколько голосов, а Марко Григорович трижды перекрестился: он первым получал землю.
За ним перекрестилась жена и тут же заплакала, вытирая глаза концом платка.
— Цыц, старая рухлядь! — зашипел на нее муж. — Нашла время плакать! — и он понес веху на другой край полосы.
Когда саженка, измеряя первый надел, завертелась в руке Тимофия, к нему подбежали Сафрон Варчук, Ларион Денисенко, Иван Сичкарь и Яков Данько.
— Стой, Тимофий! — запыхавшись, придерживая рукой сердце, прохрипел Сафрон. — Слышишь? Стой, говорю!
Но Горицвит и не оглянулся на него. Он спокойно, ровным шагом шел по земле, ведя в уме счет, в котором слились и людская, и его радость, и слезы, пролитые женой Марка Григоровича.
— Стой, Тимофий! — Черная рука Варчука легла на белую саженку. — Поговорить с тобой надо.
— Ты бы, Сафрон, передохнул с дороги. Запыхался! Тогда и поговорим. — Тимофий властно снял руку богача с саженки и пошел дальше.
Рядом скрежетнула брань. Ларион Денисенко поднял вверх суковатую палку, но Иван Бондарь сразу же вырвал ее и отшвырнул за дорогу.
— Ты чего хочешь, распросукин сын? — вызверился Ларион.
— Хочу, чтобы ты еще пожил малость! Жалею твои глупые мозги в умной голове.
— Пожалеешь, когда я из тебя кишки выпущу! — заорал Ларион, тесня Ивана своей обросшей колесом волос головой.
— Закрой пасть, Ларион!
— Гляди, как бы тебя отсюда на кольях не вынесли! — закричали вокруг, и в воздухе замелькали палки и межевые колья, на совесть вырубленные из дерева твердых пород.
Денисенко норовисто огляделся вокруг, и еле видные из-под усов губы на его плоском лице сами собой поджались: чего доброго, и в самом деле на кольях вынесут…
Тимофий прямо по линии вех подошел к дороге, остановился, обратился к Юрию: