Отчего все это вспомнилось Данилу? Да просто по канве его счастья вышиты тени былого, страх перед будущим. Ведь кто знает, что с ним будет завтра: южное крыло фронта еще нависает над самым Бугом. Он отгоняет от себя дурные мысли и подходит к люльке. В корзинке из прутняка спит маленький человек, изредка чмокая губами, — это во сне ему кажется, что он припал к материнской груди. Как все это чудесно устроено на свете!
— Спит? — обеспокоенно спросила жена, вставая с постели.
— Спит.
Он прикладывает палец к губам и подходит к столу, где возле чернильницы лежат листки бумаги. Сегодня, после долгого перерыва, он со вкусом писал свои этнографические заметки, вплетая в них песни и поговорки. Для него эти заметки пахли золотыми полями, добрым духом ржаного хлеба. Они были полны светлыми верованиями человеческой души.
В сенях смешными, ломающимися голосами опять запели молодые петушки. Петрик проснулся, заплакал. Мать бросилась к нему. А Данило, улыбаясь, подошел к окну.
За окном, рассыпаясь, катилась звезда, ее последние зеленоватые капельки упали росой на землю, и в их отсвете на миг яснее проступила во тьме чаша дерева. По дороге проехала бричка и вдруг остановилась у забора. Из нее мягко выпрыгнули три человека и, пригибаясь, бросились к школе. Руки у них были так вытянуты, что всякий бы догадался — они держали оружие. Осторожные шаги совсем не тревожили землю, залитую половодьем синевы.
— Галя! — задыхаясь, прошептал Данило и отстранился от окна, за которым стала тень неизвестного.
Она по голосу поняла, что случилось недоброе, бросилась к мужу, и тут в дверь постучали.
— По мою душу пришли, Галя.
Он обнял жену, поцеловал ее лоб и косы.
— Не может быть, не может быть! — Она дрожала всем телом. — Ты же во всем, во всем признался.
«А может, это бандиты?» — вдруг обожгла его мысль, и он пожалел, что отдал оружие.
Дверь уже гремела под ударами. Он отстранил жену, достал из-под кровати топор, подошел к порогу.
— Кто там? — спросил одеревеневшим голосом, слыша позади плач Галины и Петрика.
— Отоприте, гражданин Пидипригора! — донесся властный голос, отдаваясь эхом в сенях.
— Кто вы будете?
— Из губчека.
На крыльце послышались шаги еще двоих.
Топор выпал у Данила из рук. Жена вскрикнула, бросилась к нему, а он уже не ногами, а всем телом двинулся вперед, заболевшими руками отпер дверь. Электрический фонарик ослепил его, чьи-то жесткие губы спросили:
— Вы гражданин Пидипригора?
— Я, — механически ответил он.
И жесткие губы скомкали его душу.
— Именем республики вы арестованы.
— За что? — вырвалось у него.