.
«За чужими сундуками да первачом им и не видать, чертям, как нас давят…» Сафрон смерил развалившегося у самой крапивы бандита недобрым взглядом. У крыльца поповского дома приезжего остановил вооруженный до зубов часовой.
— Батьки дома нету, в отъезде. — Бандит зорко и неприветливо, исподлобья, оглядел высокого черноволосого гостя.
— Нету? — Варчук задумался. — Тогда я начальнику штаба доложу, Добровольскому.
— Он сейчас занят.
— Что ж, подожду.
— Жди. Только отъезжай на тот конец улицы. Тут стоять не положено. Поскольку порядок!
— Порядок! Опились самогону — все бурьяны под тынами облевали!
— Поговори еще! Я из тебя одним махом кишки выпущу! — огрызнулся часовой и рванул с плеча винтовку.
— Бабу свою на печи пугай, а мы эту хреновину видали, когда ты еще без штанов… Ну, ну, сукин сын! За меня батька тебе, как курчонку, голову свернет! — Варчук округлившимися черными глазами впился в часового.
И тут кто-то весело воскликнул:
— Го-го-го! Сафрон Андриевич! Каким ветром занесло?
Часовой сразу присмирел и отступил в глубину крыльца.
— Омелян? Омелян Крупьяк? — удивился и обрадовался Варчук и с надеждой ухватился черной волосатой рукой за сухие, костлявые пальцы бандита.
Тот, в красных плисовых шароварах, невысокий, подвижный, стоял перед Сафроном и улыбался, сверкая мелкими острыми зубами. В его темно-серых раскосых глазах, врезанных в тонкую переносицу, блестели затаенные, переменчивые огоньки.
— Добрый вечер, Сафрон Андриевич! И вы к нам? Может, насовсем? Хвалю, хвалю за ухватку! Повоевать против коммунии захотелось? — сыпал словами Крупьяк. — Не сидится на хуторе? Припекло? К нам пристать решили?
— И рад бы, да годы не те.
— О годы, годы, что творите вы со мною! — Тряхнув широкими шароварами, Крупьяк стал в театральную позу и засмеялся. — Значит, вести новые батьке привезли?
— Не без того, — уклончиво ответил Варчук. — Да, говорят, нету его?
— Нету. В Майдан Треповский поехал. Учился там когда-то. Ну, и краля у него где-то под Згаром завелась. Он не одной девки батька, — пошутил Крупьяк и первый засмеялся своей остроте.
— Нашел время с бабами возиться! — недовольно насупился Сафрон. — А тут такая беда, Омелян, что хоть в гроб ложись! И если вы не пособите, от нас тоже помощи не ждите. До последнего корешка корчуют, до последней нитки раздеть хотят.
— Отрезали землю? — догадался Крупьяк, и по его подвижному лицу разлилось выражение сочувствия.
— Отрезали! — Варчук задыхался, выдавливая из себя клокочущие слова. — Все равно что меня самого надвое разрубили да на дорогу бросили. Сколько я старался ради этой земли! Только к достатку руки протянул — глядь, все мое добро голякам досталось. Сердце бы вырвали — и то легче! А они — землю!