И Данило не удивился, когда после уроков жена решительно подошла к нему. На него был устремлен чистый, с едва заметной болью взгляд.
— Говори, Галина, что на душе, — опередил он ее.
Жена покраснела и отвела от него глаза.
— Данило, кто-то из нас должен пойти к Григорию — либо ты, либо я… Может, там ему, бедному, и воды некому подать…
— Я думал об этом. Иди, Галя, ты, — насилу выдавил он из себя.
Она сперва обрадовалась, а потом заколебалась:
— Может, лучше тебе пойти?
— Нет, нет, Галя, все-таки ты женщина.
— Вот сказала тебе, а теперь самой страшновато. — Она доверчиво поглядела на мужа.
— Доброго дела нечего бояться. — Его лицо осветилось улыбкой, а на душу легла тень.
И Галина сразу бросилась к бадейке с мукой, чтобы напечь Григорию коржиков, а Данило молча вышел во двор и побрел в лес, пламеневший на солнце холодным блеском капель…
Перед железными воротами больницы Галю окончательно покидает смелость, и всей ее воли хватает лишь на то, чтобы не заглядывать в будущее Григория, потому что она встречается с ним только в прошлом. С беленьким узелком в руках она печально идет между деревьями к хирургическому отделению, под ногами у ней шелестят большие листья кленов, выговаривая своими подсушенными краями: жив-жив, жив-жив. Значит, жив Григорий! И она снова пересекает мысль, рвущуюся к его будущему.
Облупленные каменные ступеньки ведут в сырую прихожую, где густо навис дух йодоформа и карболки. Худющая плоскогрудая сестра перематывает там старые, прокипяченные бинты, она смотрит равнодушными глазами на посетительницу.
— Вы к кому, девушка?
— К Григорию Нечуйвитру.
— К нему нельзя. — На лице сестры жалость.
— Отчего же? — вздыхает Галина, догадываясь, что Григорию плохо.
— Он тяжелый. Ему нужен абсолютный покой. А вы ему кто будете?
— Я?.. Я его… жена, — вдруг вырывается у Гали.
— Вы его жена?
Сестра перепугалась и смутилась. Она выронила из разъеденных пальцев желтый, застиранный бинт, но даже не взглянула на него, быстро отворила вторую дверь и скрылась. Вскоре в прихожую вышла решительной походкой немолодая врачиха. Она поздоровалась с Галиной, улыбнулась ей усталыми, но жесткими глазами.
— Такая молоденькая — и уже… жена.
И Галина почувствовала, что за этим словом крылось другое: «вдова».
— Скажите, как он?
— Будем надеяться… Кровью истек… Но будем надеяться. Я только на минутку покажу вам его. И прошу вас, держите себя в руках, не плачьте: вы ведь жена самого Нечуйвитра, — проговорила она с почтением.
В полутемном коридоре как тени снуют люди, иссушенные ранами и болезнями, равнодушно простукивают пол самодельные костыли, на которых покачиваются молодые тела искалеченных бойцов.