Врачиха открывает дверь крайней палаты, и Галина сразу узнает запавшее остроносое, в болезненных желтых пятнах лицо Григория, не может узнать только ни его плоского, словно расплюснутого тела, ни голоса, который все еще произносит обрывки команд. Она, глотая слезы, останавливается у изголовья Нечуйвитра, из рук ее сухо падает узелок с коржиками, но она не нагибается за ним — она не сводит глаз со своей первой любви.
Она не помнила, сколько, сдерживая рыдания, простояла над Григорием, но кто-то тронул ее за плечо. Галина оглянулась и увидела рядом с собою горбоносого красавца во всем кожаном.
— Не убивайтесь, не убивайтесь! — пытался он успокоить женщину и гладил ее по плечу своим скрипучим кожаным рукавом.
Он бережно вывел ее во двор больницы, настойчиво ловил взгляд ее заплаканных глаз.
— Если вам надо чем-нибудь помочь, я всегда сделаю все возможное… Я друг Григория, Кульницкий. Но я не знал, что у него есть жена.
— Я не жена, — вздохнула она и кончиком шелкового платка отерла глаза.
— Не жена? — удивился он и, впервые посмотрев на нее как на женщину, отметил, что она хороша.
Галина, запинаясь, рассказала, как Нечуйвитер помог ее мужу выйти на волю.
— Вспоминаю, вспоминаю эту историю. — Кульницкий задумался. Он действительно знал, как Нечуйвитер помог Пидипригоре, и не раз смеялся над Григорием: «Нашел с кем разводить сантименты!»
«Уж не кроется ли здесь какая-нибудь романтическая история?» — проснулась скверненькая мыслишка в голове Кульницкого. Он еще раз окинул взглядом Галину и убедился, что ради такой красавицы стоило потрудиться.
Галина поймала на себе его взгляд, поежилась и стала прощаться.
— Всего доброго.
— До свидания. Вы, надеюсь, еще зайдете к Григорию?
— Не знаю. Мне очень далеко добираться сюда.
— Вы пешком шли?
— Пешком.
— Вот это… дружба! — Он хотел сказать «любовь», но вовремя сдержался. — Может, я вас подвезу на своей бричке?
— Что вы?! Спасибо… — испуганно встрепенулась Галина и заторопилась в дорогу. Подковки ее сапожек застучали по отполированным временем плитам мостовой.
А он исподлобья смотрел ей вслед, жалея, что такое добро досталось другому. Потом Кульницкий повернул к своей отбитой у бандитов бричке, на которой все еще было написано спереди: «Черта лысого перегонишь», а сзади: «Лопнешь, а не догонишь!» Эти надписи смеялись над ним, напоминали ему о его минутной трусости, которая могла бы давно уже кануть в небытие, если б только Нечуйвитер упокоился навеки.