(выделено автором. –
А. О.) приняла на себя удар половины сил вражеской коалиции. Другую половину поделили между собою Франция, Великобритания, Италия и Соединенные Штаты, страны, гораздо лучше снабженные боевой техникой. Боевое напряжение каждой русской дивизии было в несколько раз выше такового же любой союзной дивизии»
>26.
В руках русской Ставки находилась грозная сила. Во всяком случае, армия была грозной до тех пор, пока в ее рядах сохранялись обученные офицерские и унтер-офицерские кадры. «Бои у Мазурских озер зимой 1915 года явились таким же свидетельством о Русской армии, как Лодзь, Бзура и Равка. Тот, кто видел русского солдата того времени, никогда не станет утверждать, что сила сопротивления его была сломлена… Он погибал скорее на своем посту, чем оставлял его без приказа начальника. Случалось, что отдельные русские отряды сдавались без серьезного сопротивления, но это было лишь тогда, когда, оставшись без начальников, люди не знали, что им делать»>27.
У войны должна быть цель. Гигантские потери должны иметь объяснение. Нужна была соответствующая уровню напряжения сил задача, столь же масштабная, сколь понятная массам и потому принимаемая ими. У союзников России на вопросы о целях и задачах войны были ясные ответы: война велась для возвращения Эльзаса и Лотарингии (Франция), для завершения объединения итальянских земель в едином государстве (Италия), для сокрушения экономической мощи Германии (Англия). Следует признать, что у России такой цели не было. Или, точнее, не было консенсуса в отношении исторической задачи, которую должна была решить война.
Символической целью не могло стать разрушение Австро-Венгрии, понятие «разгром Германии» также не было ясным. Возрождение Польши или освобождение Западной Армении не могло послужить символом мобилизации всех сил страны. На роль исторической задачи, главного приза войны могли претендовать Константинополь и Черноморские проливы. Парадоксально, но вступление Турции в войну на стороне Германии предоставило России шанс наполнить смыслом кровавое противостояние с соседями.
20 октября (2 ноября) 1914 г. Николай II подписал манифест об объявлении войны Турции: «Вместе со всем народом русским Мы непреклонно верим, что нынешнее безрассудное вмешательство Турции в военные действия только ускорит роковой для нее исход событий и откроет России путь к разрешению завещанных ей предками исторических задач на берегах Черного моря»>28. Не будем преувеличивать значения этих исторических задач для широких масс. У этой проблемы существовала и другая составная – согласие союзников. 3 марта 1915 г. на встрече с членами французской делегации император наиболее ясно высказал свою программу именно по вопросу о проливах, как, впрочем, и о причинах своих требований. Россия не могла участвовать в столь тяжелой войне, не имея перед собой ни одной понятной символической цели – вряд ли восстановление Польши можно считать таковой: «Я не признаю за собой права налагать на мой народ ужасные жертвы, требуемые этой войной, не давая ему в награду осуществления его вековой мечты… город Константинополь и Южная Фракия должны быть присоединены к моей империи. Впрочем, я допущу для управления городом особый режим, с принятием во внимание иностранных интересов»