.
После войны офицеры, командовавшие восточнопрусским ландвером, описали огневое действие русской артиллерии как ад, в котором им пришлось получать удары от невидимого противника>238. «Немцы понесли страшные потери, – отметил в дневнике участник боя. – Все поле впереди покрыто их убитыми и ранеными»>239. Потери были серьезными – до 10 тыс. человек. Наступление противника остановилось, а к вечеру он начал беспорядочный отход>240. А. фон Макензен вместе со своим штабом лично поскакал к войскам, чтобы остановить отступление, однако сделать этого не смог>241. К концу боя были разбиты одна русская и четыре германские дивизии. Вместо того чтобы сокрушить русскую армию и отбросить ее, как планировалось, к Неману, немцы вынуждены были отступить>242. Постепенно дисциплина среди отступавших была потеряна, и началась паника>243. Нашими войсками были захвачены 12 орудий, 25 зарядных ящиков, три исправных и 10 разбитых пулеметов, 2 тыс. винтовок, в плен попали около тысячи немецких солдат>244.
Немцы отходили, прикрываясь интенсивным огнем всех 30 батарей 17-го армейского корпуса. Прибывший в штаб Н. А. Епанчина П. К. Ренненкампф принял решение остановить пехоту на занятых позициях. Войска 1-й армии понесли значительные потери – около 6200 человек, они были чрезвычайно утомлены тяжелым боем, значительная часть скромного снарядного запаса израсходована. При этом была остановлена и конница, что существенно облегчило отход немцев>245. Активность русской кавалерии сдерживали и штаб армии, и штаб фронта. Я. Г Жилинский требовал не наносить серьезных повреждений железнодорожным линиям в Восточной Пруссии, которые, по его планам, могли пригодиться в ближайшем будущем войскам его фронта>246. В Вержболове, на пограничной станции, русская широкая железнодорожная колея заканчивалась и начиналась узкая немецкая. На перешив дороги под русский стандарт требовались время и значительные усилия, и вся надежда была на то, что удастся использовать существующие пути сообщения и захваченный подвижной состав>247. Однако значительных трофеев пока не было, как и времени, и нормально организованного тыла.
Фактически директива штаба фронта привела к тому, что отступавшим не мешали отходить и приводить себя в порядок. Между тем состояние корпуса А. фон Макензена после боя было далеко не блестящим. Энергичные действия кавалерии могли поставить его на грань катастрофы. Когда 9 (22) августа русская пехота получила разрешение двинуться вперед, она встретила по пути все признаки панического отступления. Поле сражения на несколько километров было завалено убитыми и ранеными немецкими солдатами