Вообще, мама Стасика не любила. Она мотивировала это тем, что у нее интуиция, или нюх. И что она чует говно за версту. Это было еще одно из умений, полученных мамой в КГБ.
Но я был тогда юн, и маминому чутью не верил. Я защищал Стасика. Я говорил:
Мама, Стасик просто следит за собой, потому что хочет прожить до ста лет.
А зачем ему жить до ста лет? – спрашивала мама.
Чтобы увидеть зарю новой эпохи. Разве это плохо?
Какая, на хрен, заря, сынок? – отвечала мама. – Мама моя иногда могла выразиться грубо, по-мужски, потому что много лет работала в КГБ, а там мужской коллектив, и все говорят то, что думают, и делают, что говорят. - Он хочет прожить до ста лет, чтобы похоронить всех друзей. И тебя – первого. Сто лет! Нет, сынок. Хорошие люди долго не живут.
Согласен, - признал я. – Я тоже засиживаться не собираюсь. Я поэт. Поэту старость не к лицу. Но, мама! Ты просто не понимаешь Стасика. Он не такой, как ты думаешь. Да, у него есть странности. У всех поэтов они есть.
Это кто поэт? – спросила мама. – Эта мокрица? Этот пед? – так мама коротко называла педиков.
Не пед, а поэт, - защищал Стасика я. – Он пишет стихи.
В семнадцать все пишут стихи! – ответила мама. – Поэт – это не тот, кто пишет стихи, сынок.
А кто? – спросил я удивленно.
Мама печально посмотрела на меня в ответ. Ничего не ответила.
Прошло много, много лет, прежде чем я понял ее. Я не имею в виду насчет Стасика. Хотя и это – тоже. Вообще. Прошло много лет, прежде чем я понял свою маму.
Непонятно, почему так всегда – по крайней мере, у меня, оказывается, что сын не может понять своих родителей. Когда они его пытаются чему-то научить, он не способен учиться, потому что он обидчивый заносчивый говнюк. А когда он уже сам хочет и рад бы научиться, родители уже или умерли, или на сына забили, то есть, забили на попытки чему-то его научить, а потом, через некоторое время, забыли, чему хотели научить, то есть, забыли, на что забили. Таким образом, разрушается связь поколений. Следующее поколение, то есть, я, все начинает с нуля.
Я тоже в юности писал стихи. Я тогда не думал, что поэт – это не тот, кто пишет стихи.
Действительно, интересно, почему в юности все пишут стихи? Пишут и пишут. Прямо беда. Каждый кретин их в юности пишет. Каждая телочка пишет. Ночь, родаки на даче, короче, я такая, одна, у окна, так хочу любить, слушаю Цоя, грущу, и только моя помада дешевая знает, как я люблю Игоря. Да. Юношеская поэзия – это кретинизм.
Но есть такие, что и после семнадцати стихи писать не перестают. Пишут и пишут. Есть такие поэты. Уже за сорокет, а то и за полтос, уже яйца седые, радикулит, геморрой, простатит, а все ходит в редакцию журнала «Юность», романтично так вбегает в редакцию, взлетев по ступеням, плащ нараспашку, чичи горят, вбегает, и к редакторше: вот, принес своих новых стишат, вы меня не помните, да, жалко, а я уже был у вас, вот мои новые стихи, вот, почитайте, они хорошие, напечатайте их, пожалуйста, я согласен на любой тираж, самый маленький, мне гонорара не надо, хотите, я даже сам оплачу тираж, я накопил тут вот денег, работал, знаете ли, где, да так, везде, по какой теме стихи, да по той же теме, что и прежние, те, про которые вы тогда сказали, что худшего говна с роду не читали, а, вспомнили, ну вот, так вот, я поработал над рифмами еще, как вы и посоветовали, правда, писать не перестал, как вы советовали, а наоборот, еще больше писать стал, знаете, так пошло легко, прямо утром встаю, не умываюсь, не писяю, а сразу за стол, и стихи льются легко, сами собой как-то, прямо льются из меня, как водопад, знаете, как у юного Блока, да, ну я сразу к вам, вот, еще не умывался, не писял, вот, мои новые, я назвал цикл «Первая ты любовь моя», ну почему сразу – вон отсюда, ничтожество, нет, пожалуйста, не надо охранника, я сам уйду, извините, уже ухожу, но напоследок я скажу вам, в глаза, слушайте голос поэта, да как ты смеешь, сука ебучая, я же поэт, у меня везде так тонко.. Да. Есть такие.