— Я уверен, сэр, что у потомства найдутся более веские основания, чтобы запомнить Челленджера. И эти основания будут покоиться на его личных заслугах, — сурово ответил профессор. — Каждый невежда может навязать своё имя какой-нибудь реке или горной вершине. Мне таких монументов не нужно.
Саммерли криво улыбнулся, готовясь к новому выпаду, но лорд Джон поспешил прервать спорщиков.
— Милый юноша, окрестить озеро должны вы, — сказал он. — Вы первый его увидели, и, если вам захочется проставить на карте «озеро Мелоун», перечить вам никто не будет.
— Конечно, конечно! Пусть наш юный друг даст название озеру, — поддержал его Челленджер.
— В таком случае, — сказал я и сам почувствовал, что краснею, — пусть оно зовётся озером Глэдис.
— А вам не кажется, что «Центральное» даст более ясное понятие о его местоположении? — спросил Саммерли.
— Нет, пусть будет озеро Глэдис.
Челленджер бросил на меня сочувственный взгляд и с шутливой укоризной покачал головой.
— Ах, молодость, молодость! — сказал он. — Ну что же, Глэдис так Глэдис!
Как страшно было в лесу!
В предыдущем письме уже упоминалось… а может, и нет? — последнее время память играет со мной злые шутки, — что я был сам не свой от гордости, когда трое таких незаурядных людей, как мои спутники, с благодарностью пожали мне руку. По их словам, я спас или по крайней мере значительно облегчил наше положение. Будучи самым младшим членом экспедиции и уступая моим товарищам во всём, что касалось опыта и твёрдости характера, я с первых же дней нашего путешествия оставался в тени. Но теперь настал и мой час. Увы! Гордыня к добру не приводит. Чувство самодовольства и новая для меня уверенность в своих силах привели к тому, что в ту же ночь мне пришлось выдержать такое испытание, о котором я до сих пор не могу вспомнить без ужаса.
Вот как это случилось. Взбудораженный сверх всякой меры своим удачным подъёмом на вершину дерева гингко, я никак не мог уснуть. В ту ночь первым дежурил Саммерли. В неярком свете костра виднелась его нелепая, угловатая фигура. Он сидел, сгорбившись, положив винтовку на колени, и так клевал носом, что его козлиная бородка то и дело вздрагивала. Лорд Джон лежал, завернувшись в своё южноамериканское одеяло — пончо, и его совсем не было слышно. Зато густой и громкий храп Челленджера разносился по всему лесу.
Полная луна светила ярко; ночной воздух так и пробирал холодком. Какая ночь для прогулки! И вдруг меня осенило: а почему бы и в самом деле не прогуляться? Что, если я тихонько выйду из лагеря, найду дорогу к центральному озеру и утром вернусь с целым ворохом новостей? Ведь тогда акции мои поднимутся ещё выше! И если Саммерли заставит нас найти какой-нибудь способ выбраться отсюда, мы вернёмся в Лондон с самыми точными сведениями о центральной части Страны Мепл-Уайта, где, кроме меня, не побывал никто. Я вспомнил Глэдис… «Человек — сам творец своей славы», — прозвучало у меня в ушах. Вспомнил и Мак-Ардла. Какой материал для газеты — на целую полосу! Какая карьера ждёт меня впереди! Начнётся война, и, может быть, меня пошлют корреспондентом на театр военных действий. Я схватил первую попавшуюся винтовку — патроны были у меня в карманах — и, разобрав завал у входа в форт, проскользнул за его ограду. Оглянувшись напоследок, я увидел нашего горе-часового Саммерли, который по-прежнему дремал у затухающего костра, мерно, словно китайский болванчик, покачивая головой.