Ушастый и серьезный, преважный, словно граф,
Что сядет в ту минутку
Веселая снежинка на черный твой рукав,
Что будет в ней середка
Со звездочкой хрустальной, лучистою, резной,
И хрупкая обводка
Из мизерных кристалликов, как ни в какой другой!»
— Супер! – отреагировал Кот.
Его зеленые глаза горели, и сам он, словно приготовился к прыжку. В волшебном Березняке по глубокому снегу полз профессор Войшило в новом черном пальто. Машинка – апельсинка резко затормозила, и через минуту светоч науки, весь в снегу, втиснулся в Теткин драндулет, усевшись на больную ногу Коту.
— Наконец-то, с полной уверенностью, - торжественно произнес профессор, - я могу объявить всему научному сообществу о том, что у этих пирожков есть плодоножки!
— Вот поэтому я и не завожу собаку, - произнесла Тетка, глянув поверх очков на мокрое пальто профессора.
— А Вам бы подошел большой интеллект на маленьких ножках, - заметил Кот.
— Ага! Не подсказывайте, я сам догадаюсь, - быстро заговорил профессор, наморщив лоб над очками и выпучив, как камбала, мутные глаза, - большой интеллект на маленьких волосатых ножках, в белом кружевном воротничке, со взглядом осторожного шалуна! Здесь какая-то романтическая ирония, столь свойственная Коту! Есть! Это Спиноза! Он самый – Бенедикт!
— Нет, я имел в виду таксу, - ответил Кот и глупо хохотнул. Профессор почему-то обиделся и повернулся к Че.
— Я вот все утро думал, почтеннейшая, почему у Вас украли халат? – заговорил вкрадчиво он, - Ведь, согласно Вашей «Теории всеобщей детерминации бытовых явлений», воруют только у воров?
— Да, - сказала Че, всхлипнув, - когда я училась в первом классе, мне очень понравилась перламутровая коробочка для перьев, принадлежавшая моей соседке по парте. Я предложила обменять ее на мою хрустальную чернильницу, в которую я даже добавила сахара, чтобы буквы были блестящими. Но, увы. Когда я стянула коробочку, соседка и не заметила пропажу. В старшей школе была библиотека, а в ней чудесная книга, как сейчас помню, «Му-му» Тургенева. Мне так нравилось перечитывать ее, привалившись спиной к пушистому ковру, и плакать о судьбе бедной собачки. Правда, за нее я потихоньку положила на стеллаж свою книжку «Булька», подаренную мне родителями на именины. Потом, как-то, я была в восточной кофейне, и мне непреодолимо приглянулась турка, чуть больше наперстка… Так вот за всю жизнь и набежало на целый халат. И зачем я это делала? Не наелась – только вымазалась.
Она тяжело, всем телом вздохнула, слезы текли из-под ее очков.
— Все мы не без греха, - ответил профессор, вздохнув еще более тяжело, - вся беда в том, что мы рождаемся в мире, который уже имеет свои законы, а мы придумываем свои.