И девственность, поруганную грубо,
И произвольной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца-пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И добродетель в рабстве у порока,
Все мерзостно, что вижу я вокруг…
Дверь быстро отворилась и, взметывая ковры, вошел Ретленд.
— Комиссар от королевы, — сказал он, — вам нужно сейчас спуститься… я сам расплачусь
с мистером Шекспиром.
Эссекс кивнул головой и пошел было из комнаты, но потом вдруг вернулся, подошел к
Шекспиру и положил ему на плечи обе руки.
— Прощайте, — сказал он очень сердечно, — иду! Слышите, как они орут! Этак они,
пожалуй, с перепугу выбросят всех из окон. До того растерялись, что готовы хоть сейчас
пойти на штурм. Но вот что я хотел сказать: когда вы напишете, наконец, свою датскую
хронику… — Он вдруг приостановился, вспоминая.
— Что? — спросил Шекспир, подступая к нему.
Ретленд стоял между ними и тянул за руку Эссекса.
— Одну минуточку, — сказал Эссекс. — Да… так что же я хотел сказать? — Он опустил
голову и добросовестно подумал. — Что я хотел сказать такое? Датская хроника?.. Да нет, при чем она тут?.. Ах, вот что, пожалуй… Когда вы… — Снизу снова раздались крики, громкие, несогласованные, яростные.
— Слышите? — тревожным шепотом крикнул Ретленд.
— Ну, ну, говорите! — сказал Шекспир почти умоляюще. — Что же?
Эссекс посмотрел ему прямо в лицо.
— Нет, забыл! — сказал он кротко и твердо. — Совсем забыл! Хотел что-то и не помню.
Ну, идите, идите. Теперь со мной быть опасно. Ретленд расплатится, а Лей проводит вас
через двор, так, чтобы никто не видел. Идемте, Ретленд.
И он быстро вышел.
После Шекспир стоял на каменных плитах двора и думал:
"Значит, так: в театре пойдет возобновленный "Ричард II". Он сейчас же пойдет в
театр, скажет, что получил все деньги и "Ромео" надо снять. Потом он вернется домой и
будет ждать, что произойдет. Сядет писать "Гамлета". Ну а что же будет, когда он окончит
его?"
Он обернулся и посмотрел на окна замка. Хлопнули тяжелые литые ставни, окна
растворились совсем настежь и снова со звоном захлопнулись. На мгновение стал виден
испуганный королевский посланник и группа людей, которая, крича, теснила его к окну.
Потом кто-то крикнул громко и повелительно: "Стойте!" — и сразу стало так тихо, что
Шекспир услышал свое резкое и жесткое дыхание. Прямой и стройный Эссекс стоял в
нише окна, как в картинной раме. Посланник королевы склонился перед ним и что-то
говорил.
"Пожалуй, я никогда не допишу "Гамлета", обостренно думал Шекспир, смотря на
Эссекса, — но "Ричарда III" я должен поставить. Ну а что же потом?"