дряхлость мира. Я радуюсь, что, наконец, все это кончится. Уж два года, как Бог отвернул
от меня свое лицо. А помните, как вы когда-то приветствовали меня в прологе к "Генриху
V"?
— Я и сейчас скажу — вы любимец Господа, ваша светлость, — робко возразил Шекспир.
— А я вам говорю, — вдруг запальчиво крикнул Эссекс и злобно стукнул кулаком об
стол, — я вам говорю, Господь забыл меня! Да, впрочем, нет, он никогда не помнил обо мне.
Молчите, молчите, приказал он быстро и суеверно, — ибо что вы обо мне знаете? Когда я
еще был мальчишкой, моя матушка отравила моего отца по научению своего любовника, а
он уже в то время был еще и любовником королевы, — он подумал и гадливо поморщился. -
Той самой королевы, которая через двадцать лет стала и моей любовницей. Тьфу, гадость!
— его лицо снова передернулось. — А правду о смерти отца я узнал, когда об этом шептался
весь дворец, но не нашлось никого, кто бы мне крикнул тогда: "Гамлет, отомсти!" Только
раз королева в тихую минуту вдруг вкрадчиво спросила, любил ли я свою мать.
— А вы не любили ее? — тихо спросил Шекспир.
— Мою мать? Любил ли? — Эссекс неподвижно прямо смотрел на него. — Это была
страшная женщина, Виллиам, — сказал он совершенно спокойно. — Нет, нет, не так я
говорю! Не страшная, а наоборот, постоянно ласковая и благосклонная, с вечной улыбкой, такой доброй, сочувственной и всепонимающей. И вы знаете, она не лгала, она
действительно была такой и в то же время, ей-Богу, я не знаю, пожалела ли она кого-
нибудь хоть раз в своей жизни, а уж правду-то никогда не говорила, хотя и врала, если
разобраться, совсем немного. — Его вдруг опять передернуло. — Я помню первые три ночи
после смерти отца. Она приходила ко мне, и лицо ее пылало от слез. "Мой сын, — говорила
она мне и клала голову на руку. — Мой взрослый, умный сын", а труп отца лежал в гробу, обряженный и готовый к погребению, а я ничего не знал, но смотрел на нее и думал: вот
она отняла у меня все, все мое детство, всю мою жизнь, все мои радости. После этих трех
ночей я как-то сразу стал взрослым. Э, да что говорить…
— Ну, — сказал Шекспир, — разве можно так унывать?
Эссекс резко махнул рукой.
— Нет. Все равно, — сказал он, — мне все равно не жить среди этой веселой сволочи…
Если уж Пембрук залез во дворец, мне пора уходить… Вот я все время твержу один ваш
сонет, хоть он и написан не для меня, а для него… — И он прочел громко и отчетливо: Зову я смерть.
Мне видеть невтерпеж
Достоинство просящим подаянье,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,