говорить? Пусть берет все и… Мама?!
— Пусть берет, — подтвердила старуха. — Пусть берет, раз он приказал! Это все его, не
наше! Нам ничего этого не нужно!
Наступила тревожная тишина. Старуха вдруг громко всхлипнула и вышла из комнаты.
— Берите, — коротко и тихо приказал Холл Бербеджу, — берите и уезжайте. Ведь тут
сегодня одно, а завтра — другое. Скорее уезжайте отсюда. — И он покосился на жену, но та
стояла у окна и ничего не слушала. Всего этого ей действительно было не нужно… Когда
на рассвете Гроу шел в свою комнату (его сменила Мария), около лестницы, у слабо
синеющего окна, он увидел сухую четкую фигуру. Кто-то сидел на подоконнике. Он
остановился.
— Что, заснул? — спросила фигура, и Гроу узнал хозяйку.
— Спит, — сказал Гроу, подходя. — Крепко спит, миссис Анна.
— Слава тебе Господи, — перекрестилась старуха, — а то с ночи все бредил и просыпался
два раза. Такой беспокойный был сегодня. Все о своих бумагах…
— А откуда вы… — удивился Гроу. Ему показалось, что старуха усмехнулась.
— Да что ж, я задаром здесь живу? У меня за три года такой слух появился, что этих
стен как будто и вовсе нет. Чуть он шевельнется, я уж слышу. Подхожу к двери, стою -
вдруг что ему потребуется… — Она хотела что-то прибавить, но вдруг смутилась и сердито
окончила: — Идите спать, молодой человек. Скоро и доктор придет.
— А вы? — спросил Гроу.
— Да и я тоже скоро уйду. Вы на меня не смотрите. Я привычная. Ведь три года он
болеет — три года!
— А что ж Мария… — заикнулся Гроу.
— Ну! — опять усмехнулась старуха. — Разве я на Марию могу положиться? Да она всего-
то навсего и моложе меня на два года. Раз он сильно застонал, а в комнате темно — свечка
свалилась и потухла, — он мечется по кровати, разбросал все подушки и бредит: будто его в
печь заталкивают. А Мария привалилась к стене и храпит.
— Что ж вы ее не разбудили? — спросил Гроу.
— А что мне ее будить? — огрызнулась старуха. — Я ему жена, она посторонняя. Я
госпожа, она служанка. Мне ее будить незачем. — И вдруг опять рассердилась: — Идите, молодой человек. Спокойного вам сна.
И он ушел.
С той ночи прошло больше пятидесяти лет, но сэр Саймонс Гроу, старый,
заслуженный врач, участник двух войн и более двадцати сражений, помнил ее так, будто
этот разговор у лестницы произошел только вчера. Так его потрясла эта старая женщина, ее безмолвный подвиг и колючая, сварливая любовь.
Сейчас он сидел на лавочке и думал, думал. Дважды его жена посылала внучку, затем
сама пришла и сердито набросила ему плед на спину, — что он, забыл, что ли, про свой
ревматизм? А он все сидел и вспоминал. Потом встал и пошел к себе.