Спросили о том же и жену доктора, такую же высокую и плотную, как мать, но она
только махнула рукой и отвернулась. Перелистали еще несколько рукописей,
пересмотрели еще с десяток папок, и скоро всем это надоело и стало скучно, но тут Холл
вытащил из-под груды альбом в белом кожаном переплете. Как паутиной, он был обвит
тончайшим золотым тиснением и заперт на серебряную застежку.
— Итальянская работа, — сказал Холл почтительно и передал альбом Кроссу.
Тот долго листал его, читал и потом положил.
— У мистера Виллиама очень звучный слог, — сказал он уныло.
— Ну что ж! — Холл решительно поднялся с кресла. — Ну что ж, — повторил он. — Если
мистер Виллиам желает, чтоб эти бумаги перешли к его друзьям, я думаю, мы возражать
не будем? — И вопросительно поглядел на женщин.
Но Сюзанна только повела плечом, а миссис Анна сказала:
— Это все его, и как он хочет, так пусть и будет!
— Так! — сказал доктор и повернулся к Бербеджу: — Берите все это, мистер Ричард, и…
— Одну минуточку, — вдруг ласково сказал достопочтенный Кросс. — Мистер Ричард, вы
говорите, что хотите все это издать?
Бербедж кивнул головой.
— Так вот, мне бы, как близкому другу мистера Виллиама, хотелось знать, не бросят ли
эти сочинения какую-нибудь тень на репутацию нашего возлюбленного друга, мужа, отца
и зятя? Стойте, я поясню свою мысль! Вот вы сказали, что некоторые из этих рукописей
написаны пятнадцать и двадцать лет тому назад. Так вот, как по-вашему, справедливо ли
будет, чтобы почтенный джентльмен, отец семейства и землевладелец, предстал перед
миром в облике двадцатилетнего повесы?
— Да, и об этом надо подумать, — сказал Холл и оглянулся на жену. — Вам, мистер
Ричард, известно все, что находится тут?
— Господи! — Бербедж растерянно поглядел на обоих мужчин. — Я знаю мистера
Виллиама без малого четверть века и могу поклясться, что он никогда не написал ни одной
строчки, к которой могла бы придраться самая строгая королевская цензура.
— Ну да, ну да, — закивал головой достопочтенный Кросс, — все знают, что мистер
Виллиам добрый христианин и достойный подданный, и не об этом идет речь. Но нет ли в
этих его бумагах, понимаете, чего-нибудь личного? Такого, что могло бы при желании
быть истолковано как намек на его семейные дела? И не поступит ли человек, отдавший
эти рукописи в печать, как Хам, обнаживший наготу своего отца перед людьми? Этого мы, друзья, никак не можем допустить.
— Берите бумаги, — вдруг сказала Сюзанна, и Гроу в первый раз услышал ее голос,
звучный и жесткий, — и пусть со всем этим будет покончено! Сегодня же! О чем тут еще