— Я маленькая. Меня всерьез никто не воспринимает. Так что могу не опасаться гнева белокурой валькирии.
Как-как? Валькирии? Ну ничего ж себе кличка. Такого от Стаськи я еще не слыхивала.
— А чего это она вдруг валькирия? За что удостоилась столь высокого звания?
— А ты посмотри, как она по сторонам зыркает. Того и гляди, сейчас схватится за копье и пойдет крушить всех подряд, — выдала мелкая, чем потрясла меня буквально до глубины души.
— По-моему, у кого-то слишком богатая фантазия! — поведала сестричке свои заключения я и, потрепав ее по плечу, миролюбиво предложила: — Ладно, пойдем к остальным. А то невежливо как-то. Посплетничать еще вечером успеем.
Стаська, хоть и нехотя, выбралась из своего гнездышка, и мы присоединились к женской части коллектива. О чем можно разговаривать с моложавой мамочкой Фауста, я и близко не представляла, а потому чувствовала себя еще менее уютно, чем за обедом. К тому же все время хотелось обернуться к мужчинам, проверить, не смотрит ли на меня Фауст.
Ох. И чего я так на этом зациклилась. Совсем не о том думаю. Хотя… О чем еще думать девице моего возраста, как не о парнях?
В общем, я была не в своей тарелке. Благо молчание в нашей женской компании долго не продлилось. Ситуацию спасли младшенькие — Марийка и Стаська почти сразу нашли общую тему разговора и сейчас качественно разряжали атмосферу своими взбудораженными репликами. Мы с Лилиан изредка вклинивались в их оживленный разговор, смеялись над шутками, короче, всячески поддерживали светскую беседу.
Дальше подали десерт, а вот после десерта началось самое интересное. Сначала со стороны камина раздался странный треск. Я подумала, что это трещат сухие поленья в огне, и не придала этому особого значения, но когда треск перерос в бряцание и странное… кхм… кряхтение, стало не то чтобы любопытно, стало как-то даже не по себе. Я с опаской оглянулась на звук и обнаружила на каминной полке прыгающую вазу. Причем ваза эта показалась мне смутно знакомой.
— Ну вот, как раз вовремя, — во всеуслышание известил Альберт, захлопывая крышку карманных часов.
— Чччто это? — заикаясь, спросила сестричка и ткнула пальцем в прыгающую фарфоровую вазу.
— Не что, а кто! — со знанием дела заявил Фауст. — И, судя по тому, что Фрайо обретается в вашей квартире, ЭТО, — кивнул на возбудительницу спокойствия мужчина, — ваша родственница!
Эмм… Ваза — наша родственница? Или в вазе наша родственница?
И тут до меня дошло, где я ее уже видела. Точно такая же ваза, а если быть точным — урна, стояла у нас в гостиной. И не так давно из праха, в ней покоившегося, восстал наш знакомый феникс. Стало быть, в этой урне обретается не что иное, как прах нашей бабули.