— Пожалуйста, прошу тебя, — она встала и устремила на него умоляющий взгляд, — ты ведь не думаешь, что я виновата в поступках деда?
— Не проси, — взревел он. — Во всяком случае, ни меня. И да! Я думаю, что ты виновата! Что ты и станешь отвечать за него! Сядь!
Он не сделал попытки встать, но Вика сочла благоразумным опуститься на стул. Воцарилась долгая, глубокая тишина, во время которой она старалась оценить ситуацию.
— Но не я ведь мучила тебя и твоих близких! — еле слышно сказала она, подавшись к нему. Ярослав не шелохнулся.
— Ты, я полагаю, сейчас думаешь, почему я так поступил? Быть может, я попугаю тебя, а завтра ты проснешься, как ни в чем не бывало? — он усмехнулся, и его глаза сузились, Ярослав повысил голос. — Я тоже так думал. И отец. Тоже. Мы надеялись. Надеялись, что твой дед отступится. Нет! Он как людоед продолжал рвать мясо! Крыса!
На неё смотрел совсем чужой человек — незнакомец, бросающий обидные слова, которые резали по живому. Каштановые брови, по которым она так любила проводить кончиком пальца, нависли над глазами подобно снежным тучам над зимним лесом. Вика обхватила обеими руками забытую чашку чая, словно она могла согреть её, и уставилась на тонкий ободок. Она должна собраться! Должна найти что-то, что привело бы её любимого в чувство!
— Это все было ложью? — она не подняла глаз. — Когда ты говорил про ребенка? Наша свадьба?… Твои признания?… Когда мы познакомились? Всё ложь, да? — Если бы хоть её сердце перестало так бешено колотиться, может быть, она могла взять себя в руки. Но глухие удары только участились, когда она услышала, как Ярослав бросил «да».
Как она могла в это поверить? Как? Она проживет сто лет, но и тогда не забудет его любви и нежности. Вика не верила ему, но в то же время понимала, что он говорил от чистого сердца, он не хотел быть с ней. Это не угрозы извне, не шантаж, не обстоятельства, сложившиеся против их любви. Это он сам.
— Почему такая жестокость? — еле слышно выдавила она.
— Потому что я знал еще большую жестокость, — нагнулся он к ней, — оправдывающую все мои поступки!
— Все ради восстановления справедливости? — спросила она, чувствуя горечь во рту. Про себя добавила: «якобы справедливости», однако вслух не произнесла, опасаясь новой вспышки гнева.
— Да.
Все мысли исчезли, осталось только одно: она любит его, она не перенесет, если с ними, с их браком, что-нибудь случиться.
— Незачем тебе было жениться на мне, — тихо заговорила она, думая высказать ему про свою невиновность, но осеклась. Что он ответит ей: тебе было не пятнадцать! Рыдания подступили к горлу. Изо всех сил она старалась казаться спокойной, но душевная боль была так сильна, что голос всё же прерывался и дрожал. — Почему… ты просто не поговорил со мной по-человечески…? Не объяснил, вместо того, чтобы затевать это?