Умирающий старик попросил взрослого сына принести в больницу вина. Тот купил трехлитровую банку виноградного сока.
Отец поинтересовался, почему в банке. Для маскировки, сказал сын. Маленькая военная хитрость, а то ведь врачи не разрешают. Налил старику. Тот выпил. Слабенькое винцо, говорит. В наше время покрепче было. А ты что не пьешь? Я пью. Нормальное вино. А градусов в нем, и правда, маловато. Но вкус хороший. Букет.
Так и выдули вдвоем банку. И даже захмелели.
— Никогда мы с тобой так хорошо не сидели, сынок, — сказал отец. — Никогда этого не забуду.
Зима. Открытая форточка на кухне. Такая форточка в новом доме — с подоконником почти заподлицо. Голуби залетают и сидят снаружи на уступе, иногда заглядывают в комнату, склевывая перловку, которую мы с десятилетним сыном насыпали птицам, просовывают головы, того и гляди, шагнут в комнату.
Мы затаиваемся, и голуби тоже замирают, мы подсматриваем за птицами, какие же они удивительные существа, их тонко очертанные перышки и крохотные глазки великолепны. На всякий случай мы поощрительно улыбаемся им, предвкушая какие-то неведомые нам движения. Может быть, они такое выкинут, что нам и не снилось.
На другой день я зашел в школу-магазин, открывшийся после долгого ремонта и переоборудования. Теперь там самообслуживание. Все такое новое, непривычное, хочется получше рассмотреть контейнеры с продуктами — большими такими никелированными проволочными корзинами, в которых и я бы мог поместиться с небольшим усилием. У меня сильное искушение влезть в такой контейнер и посмотреть, что из этого получится.
И вдруг, как прикосновение наждачной бумаги — взгляд. За мною издали с возвышения наблюдает продавец. Интерес его понятен, но неприятен. Но это в первую секунду. В следующую начинает казаться, что я для него не только потенциальный похититель банки зеленого горошка или пачки макарон. Память услужливо выдает вчерашний день, когда мы с мальчиком отслеживали каждое микроскопическое движение сизых, будто с мороза, птиц.
Я разулыбался своему воспоминанию, и мне захотелось рассказать о своем наблюдении сыну. Но в самый последний момент я решаю не делать этого. Будто ему рано об этом знать.
Далекие доперестроечные времена. Дети — диссиденты от рождения, приводящие в оторопь гораздо более умеренных своих родителей. Дошкольник Илюшка держит в руках книгу с тисненым портретом Маркса на обложке. Гладит ее, картаво приговаривая: "Юрий Владимирович Андропов, Юрий Владимирович Андропов".
Илюшкина мама, преподавательница политэкономии в институте, мягко возражает: "Илюша, посмотри внимательнее. Это же Маркс. Карл Маркс".