Листок на ветке качался, повинуясь малейшему дуновению ветра. Даже прищурившись, я не мог видеть точно «десятки» в центре, велико было разделявшее расстояние. Успешному попаданию препятствовало также и то, что от меня требовалось теперь ещё и предугадать мысленно, где окажется середина мишени, когда её снесёт ветром снова. Впервые за долгие годы я почувствовал себя выше своего роста, в ту минуту я стал великаном аки Голиаф, всё мне было под силу. За что бы я не взялся с переполнившим меня воодушевлением, я бы сделал то одним махом. Любая задача представлялась мне сподручной.
То была первая минута жизни мужчины, переросшего в себе мальчика.
Выстрел. Новая гильза, выскочив из ствола, бесшумно упала на травяной стланик, прямо мне под ноги. В эти доли секунды свинцовый снаряд летит прямо, разрезая воздух своим движением, незаметно для человеческого взгляда. Пуля впивается в слой бумаги и дробит её на куски, вылетая насквозь.
Тут Коган-старший поднялся и громогласно объявил: «Восемь!» Бешеный сердечный ритм отбивал у меня в груди чечётку. Минуя целую прорву времени, прошедшую с того дня, события эти остались в памяти нетускнеющей фотографией — лучи сиявшего в небесах солнца прорывались столпами меж крон и свисавших под тяжестью веток, оба Когана стояли по разным краям поляны, наблюдая за мной внимательно, щебетали птицы вдали и слышался монотонный плеск невидимой речки. Победное ликование разливалось по моим жилам. Часть меня, убеждавшая, что я вовсе не попаду, разочарованно смолкла.
Всё мигом стало обычным. Леонид попросил снять мишень, чтобы вблизи удостовериться в меткости моего выстрела и рассмотреть всё как следует. Магия кончилась совершенно, сразу как только я закинул винтовку за спину и направился к краю опушки. Капкан, выставленный Леонидом, раскрыл свою зиящую пасть и я шёл, того не ведая, прямиком в западню.
Вся хитрость замысла Когана-младшего заключалась в выборе места. Дьявол, как и всегда, скрывался и тут в мелочах. Лёня, приметивший неспроста эту маленькую опушку, осмотрел её тщательным образом. От внимания его не ускользнуло и то, что, закончившись, поляна становится обрывом, незаметным, впрочем, до тех пор, пока не шагнёшь за деревья на самом её краю.
Я сорвал продырявленную мишень с ветки и, взглянув ненароком вниз, с ужасом обнаружил, что смотрю сейчас прямо в овраг. Пропасть выросла ниоткуда и я, растерявшись, утратил всякое равновесие.
Коган-старший, болтая о чём‑то, моментально прервался. Настроение, бывшее пару минут назад таким беззаботным и легкомысленным, улетучилось по мановению ока. Борис Семёнович не мог знать о том, что произошло, но он мигом почуял ту атмосферу, воцарившуюся вокруг. Самый воздух кричал: тревога! опасность! беда!