Оба поднялись.
— Если бы ты только знал, — ни с того ни с него сменил Николай тему. Во взгляде его сверкнул странный, с налётом болезненности восторг.
— Какая это верхушка айсберга. Будь «соколы» только о защите студенческих прав, на которые мне плевать, я бы всё это не преподносил в настолько выгодном свете.
Эндрю не знал, что на это ответить. Загадочный смысл сказанного от него ускользнул совершенно. Временем и желанием разбираться в намёках Нехлюдов не располагал. Они попрощались ещё раз.
— Предлагаю идти, — Эндрю, подойдя к столику девушек, смотрел, обращаясь, только на Юлю. По-джентльменски он протянул ей руку, чтобы подняться, и придвинул освободившийся стул её, вернув тот на прежнее место.
Медленным шагом вдвоём они пересекли зал кафе. Тихонько притворилась за ними дверь.
— Приятные люди, — проронила Тухманова.
Гадости или же комплименты — всё обсуждается, стоит самому предмету дискуссии выйти. В его присутствии — нет, моветон, а раз не услышит, пожалуйста, озвучивайте впечатления.
— Я так ему ничего и не рассказал, — заметил Николай мрачно. — Нехлюдов не представляет, насколько изменится всё в училище с одним появлением «соколов».
— Отныне всё будет по-новому, — согласилась с ним Анжелика, и они понимающе переглянулись.
Сколько времени я пролежал без сознания подсчитать трудно. Наиболее сложной, почти невыполнимой задачей оказалось открыть глаза. Так с трудом поддаются заржавевшие и несмазанные ворота, когда их пытаются отворить, а они, уперевшись своими скрипучими петлями, остаются недвижимы с места.
Я сначала встал на колени, и только затем осторожно выпрямился во весь рост. Вокруг меня простиралось безбрежное, залитое солнечным светом, поле.
Мать-и-мачеха цвела под ногами беспорядочным сорняком. Целый океан жимолости, дрожа от порыва ветра, кивал своими макушками в разные стороны.
Вдалеке, обернувшись, я рассмотрел на холме тенистую осиновую рощу. Всюду, куда бы я ни взглянул, меня окружали отвесные склоны оврага. Вскабараться по ним вверх не представлялось возможным. Ружьё моё было со мной. Оно стойко пережило падение, и совесть мне не позволила, покорившись усталости, бросить оружие здесь и двигаться налегке.
Коганов, будто и след простыл. Там, откуда кричал мне Борис Семёнович, теперь никого не было. Ни единой души кругом.
Я, вытерев с лица кровь, очистил кое‑как руки от прилипшей к ладоням грязи. Решил бесцельно брести вперёд, по линии края оврага. Должна же где‑нибудь балка закончиться? Там, глядишь, и к автодороге выйду.
Большую часть пути до оказавшегося рядом озера я едва ковылял. И вот наконец унылый овраг остался у меня за плечами, из‑за горизонта показался и сам водоём с кружившими над водой птицами и летавшей у берега стрекозой.