— Да мы так своих пропустим, — Коган вновь от меня отвернулся.
— Мы в коридор только выйдем, услышал? — коснулся я его рукава. — Когда объявят не прозеваем.
Коган в раздумьи смотрел на меня. Он всё ещё сомневался.
Выпуская натужно из лёгких каждую ноту, парень запел «Ich grolle nicht».
— Ладно, твоя взяла, — и Леонид поднялся.
Стараясь пробраться к дверям как можно тише, мы с ним шли едва не на цыпочках. Выходивший следом за мной, Коган с осторожностью придержал ручку, — так чтобы за нами не хлопнуло.
Мы стояли с ним в пустом коридоре. Это был длинный, уходивший в темноту холл с одним, в середине своей, углублением — где находились диванчики. Мы облюбовали один и уселись. Над головами у нас плакат со стены говорил: «Широк сокола нашего взмах крыла, / «Всегда в нужном месте» — не просто слова. / Вместе мы дружно одолеем все беды. / Ты в четырёх соколах от победы!» Птиц и впрямь было четыре: в каждом углу ватмана притаилось по одному соколу.
— Концерт отсюда действительно слышно, — заметил Коган. Он покосился на стенгазету.
Мы говорили с ним пару минут ни о чём. Я похвастался тем, что занялся стрельбой, и что за такой небольшой промежуток, продвинулся в этом занятии далеко. Коган открыл мне, что сам должен был выступать на этом прослушивании.
— Почему же ты отказался? — спросил я у него, облокотившись.
— А вдруг не пройду? — не повернул головы Леонид. — Я привык быть во всём лучшим. Для меня каждый промах — удар по самооценке.
— Комплекс отличника, понял, — оставалось мне на это сказать. Тут я решил идти, значит, ва-банк и ехидно спросил:
— Как твоей самооценке живётся после отказа Оксаны?
Коган побагровел, но смолчал.
— Я обо всём уже в курсе. Надеюсь, ты чувствовал себя лучше после того, как я свалился в овраг.
Леониду было крыть нечем, и он дослушивал обвинение до конца.
— Глинская, понимаете ли, обо мне думает, — я уже начал откровенно куражиться. — Каждый вздох ненаглядному посвящает. А тут, отличник наш, и облом-с!
Коган вскочил моментально.
— Как ты смеешь!? Как… про нас с ней, — не находил он от возмущения слов.
— А вот как хочешь, — через неделю я буду с Оксаной встречаться, — расправил я плечи по-молодецки. — Даром, что от проклятого лося тогда отстрелялся. — Пауза.
— И отправился на тот свет именно он. А не я.
Леонид, у которого не было аргументов, выпалил только: «Больше я тебя знать не знаю!».
— Больно ты нужен, — развёл я руками.
Леонид ходил с места на место, изображая обиду.
«Тут всё дело в том», — думал он, — «что не Роман мне не нравится. А только чрезмерно люблю я Оксану».