спирта, достали еловую веточку, да и сам новогодний стол был почти как на свободе — и
ольивье, и заливная рыба, и торт. Именно на его шкуре я впервые попробовал сделать
татуировку. Это была выдающаяся композиция! На животе с помощью самодельной
«машинки» из электробритвы я набил ему Иисуса в трех ипостасях — простой смертный,
страдалец на кресте и Бог, на груди от плеча до плеча — ангелочки, держащие в руках
ленту с надписью «Прости за слезы матери», на правом предплечье — мадонну с
младенцем. Оказалось, что ничего сложного в этом нет, как рисовать карандашом, вот
только он извивался от боли, особенно когда «били» живот: игла была сделана из куска
струны, «гуляла» в стержне от ручки и «била» вкривь и вкось, вырывая кусочки кожи. Но
все получилось здорово, хотя тематика… Лис прикладывал к свежему рисунку тряпочку,
смоченную собственной мочой, чтобы не было инфекции и быстрее зажило. А краску
изготавливали из сажи (поджигается кусок каблука, затем коптится специально
принесенная баландой стеклянная банка, с которой аккуратно лезвием счищают сажу в
емкость), перемешанной с водой, мочой и раствором хозяйственного мыла. Пока мы
работали, знакомый попкарь стоял «на шарах», чтобы нас не «зажопил» корпусной
(прапорщик, начальник смены). Изготовление наколок тоже было строжайше запрещено.
Лис тоже прятался на «тройниках», и самым страшным для него был выезд на первый
корпус в общую хату. Он боялся этого панически, и поэтому, когда его «спалили» с
передачей ксивы, где он предлагал за 50 долларов передать письмо на свободу, он умолял
опера, чтобы его не отправляли со второго корпуса. Вернувшись в камеру страшно
избитым и бледным, как стенка, он вечером отправился в карцер на пять суток, но остался
на «тройниках». И все равно эта мутная хитрая рожа крутилась, как могла: он постоянно
договаривался с операми, и в камеру с «вокзала» на день-два въезжали разные хлопцы
«при шмотках», которые он у них «отмучивал» и менял у баландеров, а самые дорогие
отдавал оперу. Пару кожаных курток он даже умудрился выгнать на свободу! Мне было
дико смотреть на это «движение», но ничего поделать я не мог, и не смог бы, даже если бы
захотел.
Таких «кур» под нас с подельниками подсаживали еще много, но Лис являл собой нечто
особенное. Думаю, что мне еще не раз придется вспомнить о нем. Не знаю, насколько
повлияла информация, которую он подавал обо мне, на ход последующего судебного
процесса, но у меня сейчас почему-то не возникает чувства ненависти, когда я вспоминаю
о нем…
17. Шмон
С этим явлением любой взрослый (к сожалению, многие дети и подростки тоже),