полчаса появился знакомый баландер, который, раздавая баланду, сунул мне небольшой
пакет с парой бутербродов, пачкой сигарет и спичками. Я был рад несказанно! Курить в
карцере было запрещено, но братки-заключенные в каждую щель напихали бычков и
спичек с кусочками «чиркала». Подышать дымом можно было после отбоя, когда
контролер прекращал «шариться» по коридору. Слегка перекусив, я тщательно спрятал
сигареты и настроение у меня немного поднялось.
Через какое-то время меня «заказали» на выход, переодели и повели в дежурку. Там
«корпусной» отвел меня в мою камеру, дал пять минут на сборы, и затем мы отправились
на боксики — ехать на суд. Ощущение, что я весь покрыт липкой вонючей грязью, не
покидало меня ни на минуту.
С суда мы вернулись около пяти часов вечера, и меня опять водворили в карцер. Через час
попкарь предупредил, чтобы вели себя тихо: начальник оперчасти будет делать обход.
Весь подвал затаил дыхание. Моя камера была первой, и когда в коридоре раздались
голоса, а затем загремели ключи в дверях, я, несмотря на страх перед неизвестностью, пытался себя успокоить: что бы там ни было, но это закончится раньше, чем у других. В
камеру ввалился краснорожий начальник режимно- оперативной части, пьяный, с
резиновой дубинкой в руке. Я вытянулся по стойке смирно и назвал имя, фамилию и
статью, чувствуя, как от лица отливает кровь. Режимник качнулся в мою сторону, дернув
рукой с дубинкой, и я приготовился к худшему. Но тут попкарь сказал: «Этот на суд
ездит». Красную морду перекосила гримаса разочарования, и он, еще секунду помедлив,
развернулся и вышел из камеры. Когда за ними закрылась дверь, я в бессилии опустился
на табурет: сердце бешено колотилось, холодный пот заливал глаза. Мне не верилось, что
для меня сегодня уже все закончилось. А в коридоре гремели ключи в замке следующей
камеры. Молодому парню с первого корпуса досталось по полной программе — садист,
несмотря на крики, избивал его минут пять, матюгаясь и приговаривая: «Я тебя, падлу, научу, как нарушать режим содержания!» Не тронули кого-то еще в одной камере, а
остальным пришлось не сладко. Особенно сильно кричала наркоманка, которую эта
сволочь била по свежим ранам… Я засыпал под стоны и маты обитателей карцера, в
бессильной злобе перебирая в голове варианты идиотских планов страшной мести.
А наутро, когда нас выстроили на боксиках перед отправкой на суд, проходивший мимо
«наш» опер отозвал меня в сторону и шепнул: «Вызови врача, заболей!» Я до сих пор не
пойму, какое чувство у него возникло при виде меня, но подозреваю, что выглядел я ну уж