Интеллектуальный производитель, чтобы реализовать свою рабочую силу, должен предварительно получить известное образование, накопить известный запас необходимых знаний. Можно ли отождествлять эти знания с рабочей силой? Ни в каком случае нельзя.
Эти знания не что иное, как средства интеллектуального производства. Ошибочно думать, будто роль последних играют исключительно книги, пособия, разные инструменты[49] и другие осязательные, «материальные» предметы. Известная сумма сведений содержится в известной книге; та же сумма сведений содержится в памяти какого-нибудь интеллигента. В первом случае, никому не придет в голову назвать ту сумму сведений рабочей силой. Во втором случае, этой сумме сведений приписывается антропоморфическое бытие: их считают обладающими творческой способностью, относят на счет «активного начала» личности интеллигента. Подобный взгляд имеет за собой большую историческую давность. Он сложился еще в первобытную эпоху, тогда, когда община распалась на два лагеря, когда «организаторы» сконцентрировали в своих руках средства производства, когда образовалось понятие об «организаторской воле» – «духе» и об инертной организуемой материи. Тогда по отношению к орудиям производства была допущена своеобразная «интроекция»[50]. За орудиями производства стоит личность собственника-организатора, ими нельзя пользоваться, не имея дела с организатором; они и организатор являются чем-то неразделимым; мышление первобытного дикаря наделяет их активной силой, какая составляет достояние организатора: они могут «творить», могут производить продукты. В числе прочих орудий производства, «одухотворенным» оказалось и знание[51]. А затем, с усложнением общественных отношений, с дальнейшей выработкой представления об организаторской воле, знание было признано одним из основных творческих элементов «внутреннего мира» организатора. Позиция собственников знания оказалась весьма и весьма удобной: тайна их господства была скрыта отныне от взоров тех, кому не следовало ведать, надежной завесой авторитарных воззрений. Организаторы могли отныне несколько затушевывать даль расстояния, разделяющего их от организуемой массы, – выдавая знание за рабочую силу, могли заявлять о «демократизме» своего положения. «Блажен, кто верует!»
И организуемые верили, верили долго и слепо. Виною тому была медленность, с которою развивалось их классовое сознание (в свою очередь, обусловленная медленностью развития экономических противоречий в недрах общества. Не имея собственного выработанного мировоззрения, они (организуемые) держались многого того, что диктовалось им свыше, усваивали существенные догматы «господской» идеологии. Догмату о тождестве знания и рабочей энергии особенно посчастливилось в данном отношении. До последнего времени он сохранял обаяние в мире организуемых групп; передовые бойцы последних учили, что высококвалифицированный, интеллектуальный труд есть лишь умноженный простой труд. Но современный капитализм, начавший с лихорадочной быстротой размежевывать общественные пласты, вскрывать наличность классовых противоречий там, где раньше усматривали полнейшую гармонию, однородность интересов, выставил позицию собственников знания в ином свете, обнаружил, что различия между представителями означенных типов трудовой деятельности далеко не сводятся к различиям чисто количественным