Некоторое время сентиментальный мистицизм Инны Николаевны был заглушён веяниями «положительной» эпохи. Гражданские мотивы, с которыми Инна Николаевна познакомилась, очутившись на школьной скамье, овладели ее сердцем. Инна Николаевна прониклась сознанием долга «перед народом и меньшей братией». В то же время она заплатила дань увлечению наукой. «Поэзия отлетела».
Но так продолжалось недолго. Инну Николаевну начала гнести тоска по погибшей «поэзии». Наука и народнические идеи не могли сохранить над ней своего обаяния. И когда годы юности миновали, в душе Инны Николаевны опять пробудились похороненные иррациональные наклонности, опять заговорил истеричный сентиментализм.
Встречи с «новыми людьми», с представителя эстетически настроенной интеллигенции, равнодушной к общественным вопросам, поощрили ее беспрепятственно отдаться воскресшей «старине».
И смысл жизни она увидела в служении новой высшей, таинственной красоте, в стремлении подняться до «надчувственных миров», ощущать в своей душе великую тайну. Но стремление отрешиться от «чувственного мира» у ней сочеталось с самими чувственными порывами. Она была настолько же мистичкой, насколько вакханкой.
Таковы в общих чертах «исповедники», обрисованные г. Боборыкиным.[1]
Повесть г. Боборыкина не дает, конечно, полной картины «исповеднического» движения среди современной интеллигенции: автор ограничился воспроизведением типов представителей этого движения. Но все его «исповедники», при различии своих убеждений и взглядов, имеют общие «родовые» черты.
Во-первых, все они – «потерпевшие кораблекрушение». И Булатов, и Павел Костровин, и его жена являются перед читателем людьми, уже похоронившими лучшие годы своей жизни, расставшимися со светлыми юношескими мечтами, ренегатами своих убеждений, людьми уставшими.
Во-вторых, их религия – вовсе не деятельная вера В их религии нет глубоко-альтруистических элементов, их религия – лишена общественного смысла, их религия – это нечто вполне эгоистическое.
Религиозное чувство для них имеет ценность само по себе. Оно важно им лишь постольку, поскольку удовлетворяет их собственным настроениям, поскольку является наркотическим средством для их душевного мира или же по скольку может гарантировать им душевное спокойствие.
«Ей ничего не нужно, кроме собственных настроений» – замечает относительно своей жены Костровин. Относительно себя самого он должен был бы сказать: «ему ничего не нужно, кроме собственного психического исцеления». «Ему ничего не нужно, кроме собственного покоя», должен был бы он сказать относительно Булатова…