Цветочный крест • Потешная ракета (Колядина) - страница 104

– А из Вологды в Тотьму ночью прибыл санный обоз, – сменила тему людоедства Матрена. – Четверо розвальней и крытые сани. Один возница, который сидел на головных санях, в дорогу припас туес водки и весь путь к нему прикладывался. Тем и спасся. А все, кто был в санях, – все до единого! – змерзли насмерть. Так и въехали на торжище идолами! Возница: «Тпру!» – еле языком от мороза шевелит. Сани встали, за ними четверо розвальней ткнулись. А никто не подымается. Сидят, белыми зенками щерятся. Добрые люди им: «Эй, чего сидите, гости любезные, али жопы приморозили?» Молчок. Люди подходят, зрят… А в санях сидят да лежат упокойники!.. Очеса уж насквозь промерзли!

Последние словеса Матрена произнесла густым шепотом.

– А-а! – басом вскрикнула холопья Парашка.

– А-а! – вскрикнули, подскочив, господские жены.

– Пошла прочь, дура! – закричала Мария. – Напугала!

– Тебя бы медведям-то заломать, умовредную, – накинулась на Парашку Василиса.

– И чего дальше? – спросила Феодосья. – Кто в санях был?

– В головных санках оказался нарочный гонец с секретной грамотой, – сообщила Матрена.

Откуда ей было известно про секретную бумагу, жены не спросили: Матрена знает все!

– И чего в грамоте? – не сомневаясь, что ее содержание доподлинно стало известно повитухе, вопросила Феодосья.

– А в бумаге сей сообщалось, что скоморох Истома, сидящий под стражей в остроге и называющий себя Иван, родства не помнящий, есть не кто иной, как наипервейший сподвижник разбойника Стеньки Разина, можно сказать, правая его кровавая десница… – в особо торжественных случаях Матрена умела прибегнуть к высокому стилю речи. – Андрюшка Пономарев!

– А как же узнали, что Истома и есть тот Пономарев? – еще не осознав всего смысла услышанного, удивленно спросила Феодосья. – Али в секретной грамоте его внешность описана?

– Внешность не описана. Невелик принц – описывать его еще! Потому что и так ясно, что этот Истома разбойник Андрюшка и есть.

– И что же теперь с ним будет? – вперив взгляд сквозь образа, и стену, и улицу до самого торжища, и щель острога, сказала Феодосья.

– А ничего, – зевнула, перекрестя рот, Матрена. – Казнят нынче в полдень. На Государевом Лугу сожгут да повесят.

Феодосья разжала перста.

С колен ея покатилась, страшно грохоча, пустая миска. Она проломила стену горницы, разворотила бревенчатый частокол, развалила стену Тотьмы, смела высокие берега Сухоны, расплескала море Окиян, разбила твердь небесную и обрушила поднебесный мир, погрузив землю во тьму на веки вечные.

– Неплохо изладилось? – молодой древодель задал сей вопрос не для получения ответа, а дабы затеять беседу о своем несомненном мастерстве.