– Аз упоминала волков? – севшим голосом вопросила Феодосья и отвела взгляд на стену, где промеж бревен легко колыхалась, отбрасывая косматую тень, тонкая прядь пакли. – Может, я еще что бредила?
– А более ничего, – авторитетно заявила Матрена.
– Нет, более ничего, – торопливо закрепила утверждение Мария. И перевела разговор: – Что, баба Матрена, сильно волки в округе дел натворили?
Матрена подтянула обсыпанную зажаристой манной крупой ржаную рогульку с картофелем и с удовольствием оседлала своего любимого конька: правдивые новины.
– С Песьих Денег прибежала баба, вся растрепанная, распоясанная, как есть расхристанная. Ей люди говорят: «Чего ж ты, баба бесстыжая, простоволосой тащишься?» А она плачет: «Насилу живая ушла от медведей!» Да и рассказала, что в Песьи Деньги в самую полночь пришла целая свора медведей. Голодные, как волки! Как пошли по улицам, как в овинах да в хлевах заревели коровы, заплакали телятки, как захрипели на цепях псы. Добрые-то хозяева, у кого частоколы крепкие, спаслись, а черноты да голытьбы много те медведи порвали да сожрали. Одного мужика в колодец сбросили. Девку чуть девства не лишили. Всю ночь рев да стон стоял. Утром песьевцы, кто посмелее, вышли на улицу. Святый боже! Голые обгрызки рук да ног на дороге валяются, на сугробах кишки висят…
Жены в ужасе принялись креститься.
Парашка спешно подтянула с пола грязные ноги, опасаясь явления медведей в горнице.
– Баба Матрена, я сейчас сблюю! – выдавила Феодосья.
К слову сказать, про кишки Матрена живописала от себя. Но она не сомневалась, что картина разорения Песьих Денег была именно такой.
– Хуже Стеньки Разина медведи похозяйничали! – очень сожалея о тошноте Феодосии, не позволившей продолжить рассказ, подытожила повитуха.
Иллюстрация предстала столь ярко-жуткой, что жены приняли на веру медвежью похоть в отношении неведомой девицы и не стали искать причин, толкнувших хозяина леса на не свойственное ему озорство, выразившееся в скидывании мужика в студенец.
«Видно, муж сей за девушку вступился, – подумала Феодосья. – Вот и заломал его медведь да от злости низверг в колодец»
Чего не прилгнула Матрена, так того, что лютые морозы сотнями изгнали из вологодских лесов волков и медведей-шатунов, так что стаи зверья достигали торжищ, окруженных стенами городских кремлей, а уж окраины и хутора были опустошены подчистую. На отшибе деревеньки Етейкина Гора мужики изъявили схоронившихся в печи бабусю с двухлетним чадцем. Мать его, семнадцатилетнюю бабусину дочь Варьку, волк задрал прямо среди бела дня, когда вышла она на улицу от великой нужды: требовалось зарезать курицу. Известно, что в тотемских землях скотина, прирезанная бабой, в пищу идти не могла, как зело нечистая. Мать Вари ругалась с дочкой, дескать, чего голодом сидеть, зарежь курицу сама – никто об том, окромя Бога, не узнает. А Бог далеко, есть ли ему время в эдакий мороз за каждой Варькой с курицей следить? Но Варвара, благочестивая жена, второй год бедствовавшая без мужа, уперлась, и ни в какую: грех! Неделю сидели голодом, а потом пошла Варварушка на улицу попросить первого встречного етийгорца мужского звания прирезать птицу. Тут ее самое волк и прирезал. Мать увидала эту страшную вещь из-за забора и в ужасе залезла с внуком в печь. Где и сидела два дня, опустошая горшок вареных кореньев.