– Да не за что, Феодосья Изваровна. Вам спаси Бог, что не побрезговали работы обозрить.
Феодосья торопливо прошла к саням и толкнула закостеневшего от мороза Фильку:
– Домой!
Доехали быстро – господский двор стоял невдалеке, за сосновой рощей, и шагом бысть туда ходу раз-два и обчелся. Но положение господское не дозволяло Феодосье бродить сахарными ноженьками, сапожки мять. Феодосья вошла в хоромы в смятении. Черно было в зеницах, сумрачно на душе. Горе смерти Истомы изменило ея нрав – не веселилась уж Феодосья без причины, просто от радости живота, а, наоборот, впадала в кручину по всякой томительной малости. Вот и сейчас виды черной варницы, изъеденные солью длани рабочих, их отрешенные лица наполнили нутро тоской. В ушесах стоял скрип необъятной бадьи, треск огромных костров, аспидное шипение цренов.
– Господи, почто в муках таких живет человек посадский? – упав на колени перед домашним алтарем, закрестилась Феодосья. – Али от греха? Пожалеешь ли ты, Господи, несчастных тех, если я за них страдать буду? Усмирять плоть, не потакать желаниям? Отец Нифонт рекши, что можно вымолить пощаду за других. Прошу тебя, Господи, прими мое смирение за их муки.
Долго еще бормотала Феодосья, расспрашивая Господа, в чем конкретно может она усмирить свою плоть ради других варничных страдальцев?
Сказать правду, более всего боялась Феодосья наказания за свой грех чадцу в утробе. Но произносить вслух его опасалась, почто лишний раз Богу напоминать о любострастном грехе? Он хоть и зрит все, но тоже, небось, об чем-то и запамятовать может. Забывает же иной раз об ином тотьмиче: живет жена али муж девяносто лет, уж просит смерти, а Боженька никак вспомнить о них не может. Вот и решила Феодосья, сама себе в том не признаваясь, даже, возможно, об том и не догадываясь, завоевать прощение беззаконному чадцу Агеюшке, молясь об спасении и облегчении потуг солеварочных рабочих.
Она принялась хлопотать с молитвою. Кормила смиренно мужа Юдашку щами и пирогом, провожала его до ворот, держа за сапог в стременах. А вечером легла на сундук в светелке. Юда, пошарив жену на одре, сыскал ея лежащей на верхнем этаже в комнате для рукоделия.
– Ты чего это, жена, сдеся делаешь? Пошли-ка.
– Я здесь почивать буду.
– С чего это?
– Среда сегодня. Для любодейства – грех.
– Будет тебе! Грех, пока ноги вверх. Али я тебе не муж?
– Не пойду! – неожиданно сурово ответила Феодосья.
– Али мне холопку звать при живой жене? – оскорбленный ея тоном, зло бросил Юда.
– Уйди, насильник злой! – вскричала Феодосья. – Воздержавшись в среду, и пятницу, и святую субботу, и светлое воскресенье, запишется Ангелом в книгу добрых деяний. Либо запишет ангел сатаны в книгу злых деяний.