Он срочно произнес: «Господи и Владыко живота моего», – и четырежды поклонился.
Глядя на него, и Феодосья зашелестела молитвы.
– Аз, батюшка, все поняла и каюсь. И в следующий раз, ежели случай такой и подвернется, Христа спасать аз не буду. Пущай себе висит на кресте на радость людям.
– Истинно, дочь моя, – согласился отец Логгин. – Пускай православный люд с умилением в сердце радуется, зря Иисуса, принявшего муки.
– Отчего зрить муки полезно? – удивленно спросила Феодосья, вспомнив казнь Истомы.
– Ежели бы лицезреть страдания было вредно, то Государи московские не стали бы столько народу жечь и вешать, – уверенно пояснил отец Логгин. – Не зря прозорливые наши цари казни совершают принародно, а не украдом. Сие есть воспитательный момент.
– Отче, ведь муки самым лучшим людям насылаются? – вдруг с надеждой спросила Феодосья.
– Истинно. Страданиями Бог награждает любимых сынов своих.
«Олей! О! – обмякла Феодосия. – Значит, Истома – тоже любимый сын Его. И не мог он быть разбойником, торговать табачным зельем. То наветы были. И смерть его чиста. И глядит он сейчас на меня из небесного царства, а не из ада».
– Благодарю тебя, Господи! – по лицу Феодосии побежали слезы, тихие и кроткие, как смерть коровушки.
Отец Логгин сделал удовлетворенное лицо. Но тут же пригрозил:
– Коли в ближайшее время тотьмичи не прекратят грешить разнообразно, то вздыбится земля над Сухоной, и извергнутся из нея пеплы и газы, потечет огненная река из расплавленного железа и схоронит город.
– Батюшка, как сие возможно? Неужто из самого ада огонь потечет? – не поверила Феодосья.
– Тому уж бысть примеры. Извергался железный огнь на грешный город Помпеус. Из горы Везувиус вырвались тучи смрадных газов…
– Отче, так у нас здеся гор нет? – с надеждой сказала Феодосья.
– Вспухнет гора, как грыжа, а потом лопнет, как чирей!..
Внезапно отец Логгин поднял перст и радостно сообщил:
– Ага! Ведь бысть у меня в книге иллюстрация сего дьявольского огня. Сей час принесу.
Батюшка помчался в каморку и вскоре явился с торжествующим лицом. В руках он держал пухлую книгу. Отец Логгин полистал сей фолиант и торжественно продемонстрировал Феодосье раскрашенную гравюру.
В пламени свечи Феодосья увидала серую гору с дыркой и черным дымоходом на верхушке. Справа от горы изображена была куща зеленых дерев. А из дымохода, который отец Логгин эффектно назвал «жерло», лилась брусняного, как кровь, цвету река! Она заливала чудные дома с плоскими крышами и голых людей, в ужасе бегущих вниз, в сторону Феодосьиного подола.
Сие доказательство возможности изрыгания подземного огня на Тотьму оказалось для Феодосьи непререкаемым. Усомниться в информации, зафиксированной в книге, для тотьмичей было бы столь же нелепо, как усомниться в существовании лешего или банника. Феодосья мелко задрожала. Мысль, что из-за неисправимых тотьмичей огонь может залить острог, и церкви, и хоромы, и братика Зотейку, поразила Феодосью. Сонм различных чувств разом охватил Феодосью, как если бы окружили ея лучники и разом вонзили стрелы в сердце, печень, висок и ягодицу. Сердце ея пылало верой, душа горчила утратой и несправедливостью мироздания, в висках стучало от порывов изменить свой собственный живот, поджилки дрожали, и ликовал дух от мысли, что отныне все грехи тотьмичей будет брать на себя она, Феодосья.