– Глаза у него белесые, как каменна соль, – рыдала Феодосья.
– А тебе – синие подавай? Глаза – что? – тараторила Мария. – Глазами жену не уделаешь.
– Рыжий он, как гриб лисичка-а!.. – не унималась Феодосья.
– А чем рыжий худ? Рыжий да рябой на баб злой! – шумела Матрена.
– Снег бел, да пес на него сцыт, а земля черна – да хлеб родит, – гладила дочку по голове Василиса. И подмигивала просяще Изваре, не серчай, мол, отец родной, что девка слезы льет да вопли извергает, такая уж девичья задача.
– Ты, дочерь, не гляди на лепоту, а гляди в мошну, – стучал пястью Извара. – Коли мошна тугая, так всякий тебя в красоте уверять будет. Деньги есть – Иван Иваныч, денег нету – Ванька-жид. С синими глазами куда – на кол за блудодейство?
Феодосья вздрогнула. «Господи, уж не прознал ли батюшка об Истоме? Не про него ли намекает? Спаси его и сохрани!»
Утерев слезы, она примолкла.
– Вот и добро. Эх, слезы бабьи, тут и высохли, – смягчился Извара. – Мы с матерью не вороги тебе, Феодосья. И так порешили, что не допотопные теперь времена, чтоб невеста с женихом впервой на свадьбе встречались. Завтра в обед приедет Юда в наш дом, и сможете вы с ним за столом побеседовать, приглядеться, дабы на свадьбе не напугалась ты рыжего-конопатого да не сбежала из-под венца с каким-нибудь скоморохом.
Мария и Феодосья вздрогнули.
– Тьфу на тебя, отец, – замахала руками Василиса.
Золовка принялась торопливо переставлять миски на столе. Феодосия через силу улыбнулась, тая волненье:
– Что ты, батюшка… Разве я вас с матушкой ослушаюсь?
…«Ох, ослушалась бы, кабы не страх за Истому. Вырвут пуп зазнобе синеглазому, ох, вырвут! А меня так и так за Юдашку отдадут», – томилась Феодосья, сжимая в руках пяльца с рукоделием.
– Ой!
Иголка уколола перст, расплылось по небесному шелку темное пятнышко.
«Почему кровь на пальце – алая, а на синем шелке делается бурая? – заинтересовалась Феодосия. И вздохнула. – Пойду у Юды проклятущего спрошу, он все знает. Ой, нет! Ну его к лешему… Заведется опять баять, что кровь – тоже соленая, и стало быть, без соли ни куда. Да я бы весь век хлеб без соли жевала, лишь бы с Истомушкой один кусок делить…»
Облизав перст, Феодосья поплелась вниз, к Юде.
– Аз заждался, – ласково изрек Юда.
– Юда Ларионов, не сыпь ты мне соль на раны, – взмолилась Феодосья. – Аз тебя второй раз в жизни лицезрею, не требуй от меня невозможного.
– Это хорошо, что ты соль помянула, значит, слюбимся мы с тобой и не один пуд соли вместе съедим.
– Пусть так, – покорно произнесла Феодосья. – Пусть так…
– А! Это твое рукоделие? И это все – тоже? – Юда обвел пудовыми ручищами разложенные на лавках и поставцах вышивки, сорочки, полавочники и прочие тканые вещи. – Золотые у тебя персточки.