Мы видим, что расхождение между всеми этими средствами для достижения эффективности слишком велико, чтобы не подверстываться под более общее различие. Оценка и выбор, лежащие в исходной точке отношения «средство – цель», – это прежде всего основа той социальной и политической процедуры, которая продвинула так далеко вперед греческий мир и которую он сделал своим главным институтом (от совета старейшин в гомеровские времена до демократическогоголосования в народном собрании). Попутно выбор интериоризируется и превращается в «начало будущего» (arche ton estomenon), где человек осуществляет свои поступки. Что касается Китая, то он никогда не поощрял выбора в своей политической жизни; он выработал свое видение мира, и у истоков эффективности здесь находится не действие как изолированный акт, а некий способ преобразования.
ДЕЙСТВИЕ ИЛИ ПРЕОБРАЗОВАНИЕ
1. Что на же самом деле может считаться достаточной характеристикой человеческого поведения, – самостоятельной и полностью независимой от всякого контекста, существующей и до начала собственно действий, и после их завершения? Что можно было бы выделить в качестве основы нашего существования? Существует ли в чистом виде такая реальность, которую мы в состоянии были бы очертить и отождествить как «действие», «деятельность»? Китайские мыслители, надо полагать, затруднились бы с ответом на этот вопрос: они рассматривали человеческое поведение, как и любой другой ход событий, в терминах процесса, размеренного и непрерывного. Ход развития природы или человеческого поведения (тяньсин – жэнь-син), человеческое дао и дао мира – основа у них одна и она непрерывна. Рассмотрение действия предполагает умение занять две позиции: представить себе человеческое поведение как явление специфическое (ergon, praxis; здесь техническая модель производства снова служит образцом) и воспринять действие как отдельную единицу, которую можно выделить и которая могла бы служить базовой для человеческого поведения.
Точно так же обстоят дела, когда речь заходит о том, чтобы осмыслить войну. Клаузевиц воспринимает ее как некий акт: это то, что он называет «боевыми действиями». Мы уже видели стратегию, рассматриваемую как «план», где план определяется «целью», но в основе всего лежит всетаки действие, предоставляющее «средства».
Такое действие, заданное планом и ведущее к цели, на войне соответствует вступлению в бой, и именно исходя из единства этого действия можно анализировать происходящее: мы получаем «тактику» как теорию, занимающуюся использованием вооруженных сил в военных действиях. Тактика относится к «форме», в то время как стратегия – к «содержанию». Следовательно, заключает Клаузевиц, существует «единственный способ видеть происходящее», состоящий в том, чтобы знать, каким будет в каждый момент войны или военной кампании возможный результат открытия огня противником. Именно здесь в рассуждениях Клаузевица скрывается главная тонкость – но, может быть, как раз в этом месте его мысль выходит за предусмотренные рамки и оказывается наиболее уязвимой. С того момента как в расчет начинают принимать открытие огня, в котором раньше могли видеть лишь возможное действие, оно начнет оказывать решающее влияние на последующий ход событий. В конечном счете ведь может случиться и так, что боевые действия не состоялись, но оказались важны их последствия – ибо эти последствия реальны и их надо принимать в расчет.