— Анхену повезло, он родился еще до войны, — чуть пожимает плечами Лоу. — До той последней войны, что уничтожила все. А вот мне лесов уже не досталось. Видно, поэтому я так люблю степь. Она — то, что у меня есть, а не воспоминание о том, что у меня якобы было.
— Да? — кажется, мои представления об их мире очередной раз перевернулись. — А мне почему–то думалось, что там у вас был этакий Золотой Век, а потом катастрофа — и вы здесь, и вы вампиры, что оказалось чудовищней самой катастрофы.
— Сказки Древних, — отмахивается Лоу. Срывает цветок, протягивает мне, и я послушно вплетаю его в венок. — Знаешь, мне мои друзья тоже раньше говорили: «ты такой счастливый, ты видел ту жизнь». А не помню я там счастья. Я счастливым только здесь стал.
— Но как же… А солнце? А превращение в вампира? А необходимость пить кровь?
— Солнце? Солнце — это болезни и смерти, но ведь и в том мире они были, просто другие. Превращение? Процесс болезненный, конечно, второй раз мне такого не пережить. А вот результат? Не понимаю, чем он плох. Одни животные убивают других ради еды, и это нормально. Одни разумные убивают других ради еды же — и в чем здесь противоречие законам природы? Ровно то же самое. Страдать от того, что я тигр, а не лань? Как–то глупо, ты не находишь?
— Но ведь раньше… в детстве… ты же питался иначе. Разве тебе…
— Я маленький был, Лара, я не помню. Разве ты помнишь, что ты ела в три, четыре года? Это буднично, рутинно, это не запоминается. А вот как я стоял у окна, и смотрел на эльвина, застигнутого на улице кислотным дождем, я помню прекрасно. У него, почему–то, не было защиты, и он корчился на земле, а с него лоскутами слезала кожа. А больно ему было так, что мне казалось, у меня мозг разорвется. Прежде, чем прибежала мама и закрыла меня от его эмоций, я сорвал себе голос, — он прикрыл глаза, немного помолчал, вспоминая. — Там я все время боялся, — продолжил, спустя несколько мгновений. — Что погибнут родители, что огонь прорвет защитный купол, что попаду под дождь, что меня выкрадут и растерзают враги.
— Но подожди, ты вроде рассказывал, что когда ты родился, война закончилась уже, — припомнила я.
— Ага. Так что можешь легко представить, как там было во время войны, — усмехнулся Лоу. — Так что нет, я не тоскую о том мире. Своей родиной я ощущаю этот. Знаешь, порой бывает неважно, где ты родился. Ты просто приходишь однажды в некое место, и понимаешь, что это и есть твой дом.
Он чуть помолчал, взглянул на небо — безмятежное, высокое, ясное — и продолжил уже стихами, негромко, задумчиво: