Как знал, что я тут жить буду, рассвинячился по полной! Свиньей надо было ребеночка назвать, а не дельфином. Заходите, гости «дорогие»! Не навернитесь через тапки… а это что такое?!»
В руках оказался порванный женский шлепанец ядовито–синего цвета.
— Хм… фетишист? — Тапочек был один, вся остальная обувь — мужская.
«Эверест» я утрамбовал в стенной ящик и подпер подставкой для зонтов. Наконец скинув прорезиненные ботинки без носка и пятки, я смог осмотреться вокруг.
В крохотном зале едва умещался диван и низенький стол, заваленный бумагами, остальная часть комнаты была проходной. Две двери налево: кухня и туалет. Три направо: комнаты. Если бы не бумаги и забытая кружка — чисто. Поднял со столика кружку, взглянув внутрь.
Кофе. Надеюсь, у меня нет зависимости. Не люблю кофе.
Хотелось обследовать новое место обитания тщательней, но пожрать я хотел сильнее.
— Ирука–сенсей, я пойду?
— Куда? — не понял я. — Заходи. Я же обещал тебя покормить.
Кухонным ножом я орудовал, как профессиональный повар. Так что от лука не успел расплакаться. Пока я химичил над плитой, Наруто в тихую смылся обследовать квартиру. Я сделал вид, что не заметил, как клон остался шуршать пакетом с конфетами.
— Ирука–сенсей, — окликнул клон, — а почему вы рамен едите, если готовить умеете?
Я во время готовки ушел в себя и чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Я не люблю готовить.
— Ааа, понятно.
Блин! Готово уже, а я тут торможу!
— Наруто.
Клон развеялся с легким хлопком, а мальчик сидел и разглядывал потолок, будто ничего не произошло.
Ага, я так и поверил.
Разлил красное варево по плошкам и плюхнулся на стул. Мебель на кухне была вполне себе европейской, а вот в гостиной диван был низковат.
— Это что? — Ткнул в капусту палочками, — Какой–то новый рамен?
— Нет. — Вытянул из его рук окрасившиеся в красный цвет палочки и вручил ложку.
— А что?
— Борщ. — С трудом выговорил я.
Разглядев с разных сторон чашку, Наруто утопил сметану керамической ложкой.
— Не бойся, не отравишься. Приятного аппетита.
— Itadakimasu.
Губы, сами собой, повторили "'Itadakimasu». Буквально это звучало, как: «Я принимаю [эту пищу]».
После суши и прочей муры, что я ел в больнице, мой не настоявшийся борщ показался манной небесной.
Как там Мишка? — думал я, облизывая пустую ложку, — Рассказал уже тете?
Иногда я называл тетю мамой, а иногда забывал. Не смотря на то, что они приютили меня, по–настоящему родными они мне не стали. Хотя сами родственники, наверное, думали иначе. Я лгал и улыбался, чтобы они оставили меня в покое. Я все понимал, но было мне гадко от их соболезнований и сочувствия! Каждый из многочисленных родственников считал своим долгом посочувствовать, а на самом деле бередить мою душу…