— Долго рассказывать, Алик, правда, — она произносит это так искренне, тепло и естественно. На самом деле, она ведь очень искренняя девушка. До меня только сейчас доходит как податливо её тело в моих объятиях, как мы близки друг другу… Её тепло, биение её сердца вызывают ощутимые затруднения в моём дыхании, но мне хочется, чтобы это не кончалось никогда, чтобы исчезло всё вокруг…
— Я сейчас снова живу у бабушки на Стендаля. Ты же мне позвонишь? — доносится до меня её голос, как сквозь наваждение.
— Конечно! Когда тебе удобно?
— В любое время. Я буду ждать.
Когда она уходит, притихший было Федян спрашивает меня:
— Алик, а кто эта девушка неземной красоты?
— Это Альфия… Одна знакомая… Любовь всей моей жизни… — говорю я задумчиво и только, потом, обернувшись, встречаю почему-то полный боли взгляд Тани.
— Сразу видно, что между вами что-то есть. Что-то такое очень хорошее, взаимное, красивое, — простодушно отвечает ничего не заметивший Федян. — Я тебе даже немного завидую. У меня никогда такого в жизни не было.
— Ладно, придумай лучше, как отметим первое выступление на такой большой площадке?
— А что давайте накидаемся у меня, чё там думать, — говорит беспроблемный Федян.
— Поддерживаю, давайте напьёмся, — напряжённым, злым голосом говорит Таня.
— Тогда давайте у меня — здесь же ближе.
В гастрономе напротив мы ещё успели взять пару ящиков «Жигулёвского», с запасом, кто знает сколько дней гудеть будем, в ближайшем комке ещё пяток пузырей китайской водки, «мерзавки», в пластиковых бутылках. У меня оставалось где-то полстакана приличной анаши, и мы в четверых скурили чуть ли не всё. Когда барабанщик засобирался домой, Федян решил проехаться на халяву на такси вместе с ним, они живут в одной стороне. Я посадил их на мотор и вернулся домой. Свет везде был выключен, и нигде не было слышно ни звука. Я позвал Танюху. Ответа не последовало. Я включил свет и чуть не вздрогнул от неожиданности. Она сидела напротив меня в кресле и смотрела мне прямо в глаза широко вытаращенными, остекленевшими глазами.
— Танюшка, с тобой всё в порядке? — спросил я, но то, что я услышал, вряд ли можно было счесть вразумительным ответом.
— Голоса сказали мне, что этих мушек нельзя убивать, чтобы не пошёл ядовитый дождь. Иначе он смоет в канализацию нас с тобой, нас всех. Лучше я буду собирать эти поганки и сушить этих бабочек.
При эти словах, она встала и начала собирать с пола воображаемые грибы и ловить в воздухе воображаемых бабочек. Я присел на своё кресло с отломанными ножками и начал наблюдать за ней. Сначала мне было весело, пока я пытался отгадать какой дури она успела наглотаться. Но потом мой взгляд упал на пять пустых упаковок из-под димедрола, и я похолодел от ужаса. В этот момент она испустила душераздирающий вопль и повалилась на пол, сотрясаясь в эпилептическом припадке, который несколько часов назад я изображал на сцене.