«ЛИБО ВАС ЗАРОЮТ НА ГЛУБИНУ ШЕСТЬ ФУТОВ, УСЫПАВ ЖАЛКИМИ ЦВЕТАМИ, ЛИБО ВЫ СГОРИТЕ В ОГНЕ ИЗНУТРИ. ДОН ХУАН ВЫБРАЛ СГОРЕТЬ».
К. Т.: Вы, должно быть, знакомы с заявлением, что ваша работа способствует опошлению местных духовных традиций. При этом выдвигались аргументы типа: ваши книги читают жалкие представители бледнолицых, коммерческие спекулянты и самозваные шаманы и черпают в них вдохновение. Что вы скажете на это?
К. К.: Я не ставил своей целью дать исчерпывающее описание духовных традиций местного населения, так что это заблуждение — судить мои работы с этой точки зрения. Напротив, мои книги — это хроника особых переживаний и наблюдений в конкретном контексте, изложенная в полную меру моих способностей. Но я признаю свою вину в сознательном совершении преднамеренных этнографических действий, которые являются не чем иным, как переводом культурного опыта в письменный труд. Этнография — это всегда письменный труд. Именно это я и делаю.
Что происходит, когда произнесенные слова становятся написанными словами, а написанные слова становятся опубликованными словами, а опубликованные слова проглатываются читателем, незнакомым автору? Согласитесь, что ответить на этот вопрос довольно трудно. Мне повезло иметь широкий и разнообразный круг читателей по всему миру. Основное требование повсюду одинаковое — грамотность. Кроме этого, я несу ответственность за добродетели и пороки моей анонимной аудитории точно так же, как ее несет любой писатель во все времена и во всех странах. Что является основным, об этом говорит моя работа.
К. Т.: Что думает дон Хуан о вашей всемирной известности?
К. К.: Nada. Ничего. Я узнал это вполне определенно, когда принес ему экземпляр «Учения дона Хуана». Он осмотрел книгу — сверху и снизу, сзади и спереди, быстро пролистал страницы, как колоду карт, — и вернул мне ее обратно. Я был совершенно удручен и сказал ему, что мне хотелось подарить ему книгу. Дон Хуан ответил, что лучше он не примет подарка, «потому что ты знаешь, для чего в Мексике используют бумагу». Потом добавил: «Скажи своему издателю, чтобы твою следующую книгу он печатал на более мягкой бумаге».
К. Т.: Раньше вы упоминали, что дон Хуан намеренно придает своему учению театральность. Это отражено в ваших книгах. Многие антропологические описания производят впечатление состязания в тупости, как будто основным признаком правдивости является банальность.
К. К.: Превратить мои удивительные приключения с доном Хуаном в скучное занятие значило бы солгать. Мне потребовалось много лет, чтобы по достоинству оценить тот факт, что дон Хуан является мастером использования разочарований, отступлений и частичного раскрытия как методов обучения. Его смешанная тактика раскрытия и утаивания, в самом странном их сочетании, является стратегическим приемом. Это его способ доказывать, что обычная и необычная реальность не отделены друг от друга, а, наоборот, заключены в одном большом круге, — и на следующий день все перевернуть, утверждая, что линию, разделяющую различные реальности, обязательно нужно соблюдать. Я спросил его, почему это так, и он ответил: «Потому что нет ничего важнее для тебя, чем сохранять свой внутренний мир нетронутым».