– Григорий, – тихо сказала гречанка, – неужели твои войска отвоевали эту землю для России?
– Если бы земля Борисфена по-прежнему была турецкой, мы бы не стояли на этом холме… – рассмеялся князь. Впрочем, улыбка недолго озаряла единственный глаз Циклопа. Следующие слова Григория Александровича прозвучали тяжело и скорбно.
– Ныне перед русской армией лежит иная твердыня – крепость Озю, в которой ты была с Леруа, – продолжил Потемкин. – Знаю, штурм будет тяжким, и много русской и турецкой крови прольется. Но Россия ныне – единая заступница для православных народов, страдающих под гнетом Оттоманской Порты. Греки из крепости Озю должны помочь нам взять эту твердыню…
– Они помогут, Григорий! – горячо воскликнула София. – Наши братья из Гетерии станут твоими верными слугами, если ты поможешь им освободить Элладу. Они проникнут в крепость Озю с подметными письмами. Я была в крепости и, кажется, помню каждый ее камень… Только возьми меня с собой, в лагерь русской армии…
Потемкин крепко обнял свою гречанку, а потом сказал нежно, но твердо: «Нет, Софьюшка, я не возьму тебя с собой… Кровь, смерть и слезы – не для тебя. Я был в армии в прошлую войну, я возьму на себя новые грехи, а ты будешь ждать меня на отвоеванных землях…»
– Ты не сможешь мне отказать, Григорий! – в голосе Софии зазвучала старая, годами разъедавшая душу, боль. – Моего отца убили турки – это было в повстанческом лагере, в горах Пелопоннеса. Мою мать и отчима люди султана сожгли заживо, и я видела их обгорелые тела. Я должна была погибнуть той ночью, но нашла приют в посольстве Речи Посполитой. Люди Гетерии, защищавшие меня, сложили головы на базарной площади Истамбула! Я дала клятву служить Элладе у этого алтаря! Ты не можешь запретить мне быть рядом с тобой, в русском лагере у крепости Озю…
– Софьюшка, я предложу крепости сдаться… Если турецкий паша откажет нашим парламентерам, русская армия пойдет на штурм. Но не раньше, чем трижды прозвучит просьба о мире… Будь рядом со мной, если сердце твое сможет вынести кровь, смерть и муки. – Потемкин уже не отказывал, а всего лишь предостерегал.
Разве мог он отказать дочери Скарлатоса Маврокордато де Челиче, которая с самого детства знала свое предназначение? Провидение привело Софию к нему, но не только ради их любви, а ради общих судеб Греции и России. Спорить с Провидением было не в правилах князя, оставалось лишь быть рядом, пока война и смерть не разлучат их.
Потемкин преклонил колени перед алтарем Борисфена, смял горячие, терпкие травы, ощутил, как горько пахнет полынью знойная, холмистая земля. София встала на колени рядом с ним… Земля Борисфена благословляла их, и Софии с Потемкиным на мгновение показалось, что снова вспыхнул огонь на алтаре и встало в этом огне их будущее… Потемкин увидел страшный, кровавый штурм крепости Озю, освобожденные причерноморские и крымские земли, а потом, через много лет, свою внезапную смерть в бессарабской степи – на руках у друзей и Софии. Гречанка увидела себя на коленях перед умирающим Григорием, а потом – долгую жизнь без него. Она резко, судорожно прижалась к любимому, как будто боялась, что это мгновение станет последним. Глухо шумел внизу небесно-голубой лиман, и море также страстно прижималось к небу и словно просило о милости.