Несколько дней София провела в постоянных рыданиях: Каролю даже пришлось вызвать для консультации английского врача, к услугам которого прибегали стамбульские европейцы, стесненные в деньгах. Турки называли этого лекаря Джамес-эфенди, европейцы – опиоман Мернс.
Джеймс Мернс, шотландец родом, брал за свои визиты на редкость дешево – больше брать не мог и не смел, поскольку о его тайном пороке знали все пациенты. Еще в Лондоне один знакомый француз угостил Мернса экзотическим блюдом под названием «давамески» – печеньем из гашиша. В то время Джеймс зачитывался приключениями корабельного врача Гулливера, и, подобно этому авантюристу от медицины, решил поступить корабельным врачом на судно, отправлявшееся в Истамбул. К тому же дорогих восточных товаров – опиума и гашиша – в столице Оттоманской Порты должно было оказаться предостаточно.
В Истамбуле Мернс продолжил врачебную практику и при первой возможности покупал опиум и гашиш. Платили ему сущие гроши – кто заплатит больше врачу, у которого то язык заплетается, то руки трясутся, то глаза мутные, как у дохлой кефали? Но, вопреки пристрастию к одурманивающему зелью, Мернс оставался неплохим специалистом, и клиенты на него не жаловались. К тому же Джамес-эфенди отличался редким качеством – он никогда не болтал о тайнах своих пациентов.
– Она все время рыдает и начала заговариваться… – рассказывал доктору Боскамп-Лясопольский. – Родители у бедняжки погибли, дом сгорел. Который день убивается!
– Сильнейшее нервное потрясение, – ответил врач. – Но ничего, это пройдет. Я вот тоже порой заговариваюсь… Ладно, я буду навещать вашу подопечную. Лекарства для нее изготовлю сам.
– Только, умоляю вас, не применяйте для этого столь любимый вами гашиш, – попросил его Кароль.
– Мне лучше знать, что помогает моим пациентам! Я владею секретами древней арабской медицины! – отрезал Мернс.
Через неделю Софии стало лучше, и за это время доктор Мернс преисполнился живейшего сочувствия к бедной греческой девочке. Джеймс готов был поклясться, что перед ним одна из богинь Эллады, только измученная, бледная, несчастная, пострадавшая от жестокости жалких двуногих животных, именуемых людьми. Опиоман Мернс был невысокого мнения о человечестве…
– У меня иная судьба, – шептала София в бреду. – Трон Византии… Но почему они убили маму и отца? И Максима?
– Не слушайте ее, – испуганно забормотал Лясопольский, и доктор Мернс понял, что поляк с большим удовольствием заткнул бы Софии рот. – Все эти греки мечтают о Византии, которая уже три века, как обратилась в прах…