Понятовский часто вспоминал сладкие летние дни в Петергофе, скамейку в парке, на которой они сидели бок о бок, и лежавшую на коленях у Фике книгу – «Персидские письма» Монтескье. Книгу Фике бросила ради поцелуев и позволила ветру перелистывать страницы, которые только что упоенно перечитывала. Польскому королю казалось иногда, что он так и остался сидеть на этой скамейке в парке, среди русского раззолоченного великолепия, рядом с великой княгиней Екатериной, а все остальное, в том числе и трон Речи Посполитой, – лишь унылый и неотступный сон. И вот теперь перед ним стояла греческая красавица, еще более прекрасная, чем Фике в те невозвратимые летние дни, и отвечала на оскорбительные колкости Кароля Боскамп-Лясопольского. Этот обмен ядовитыми стрелами следовало прекратить, и Понятовский спас гречанку, ответив на последнюю реплику Лясопольского вместо нее.
– Греческая княжна из рода Маврокордато умерла! – сказал король. – Перед вами, пан Лясопольский, сиятельная графиня Витт, которая, стараниями нашего дорогого князя Чарторыйского может стать генеральшей.
О будущем генерале, Юзефе Витте, в этот момент никто даже не вспомнил. Он молча стоял рядом с женой и казался сам себе не более чем пажом красавицы.
«Я отомщу Софии и всем этим господам! – думал Витт. – Непременно разведусь с этой коварной вертихвосткой, как только получу от короля генеральский чин, а от нее – сына… Которого она больше никогда не увидит!»
В этот миг он впервые пылко ненавидел Софию. Воистину, от любви до ненависти один шаг!
София благодарно склонилась перед королем, а тот откровенно любовался женщиной, которая была так непохожа на его Фике. Ветер захлопнул книгу, забытую на скамейке петергофского парка, и Понятовский почувствовал, что снова обретает душу, которая, словно просыпающийся медведь в берлоге посреди польской пущи, лениво, но мощно заворочалась в его груди.
«Покупая, я лишь унижу эту женщину… – подумал Понятовский. – А наш друг Сен-Жермен писал, что она и без того узнала достаточно унижений. Подождем… Да и лишних денег у меня нет. Зато галантности – сколько угодно! И совершенно бесплатно…»
Король Речи Посполитой страстно поцеловал руку графини Витт, и у Кароля Боскамп-Ляспольского потемнело в глазах. Былая рабыня становилась госпожой, которой отныне следовало повиноваться. Но София уже не нуждалась в повиновении Кароля. Медленно, словно скользя по паркету, выплыла она из залы, вслед за ней, уныло опустив голову и стиснув кулаки, вышел муж. А князь Чарторыйский подумал, что ошибся в этой красивой гречаночке, которая никогда не будет безвольной куклой в его руках. София не годилась для предательства. Ей была под стать только слава.