Я кивнула. Он был прав. Уж кто-кто, а граф Морэй был в высшей мере расчетлив и практичен.
– Я скажу вам только одно – он спрятан в потайном подвале внутри скалы, на которой стоит Эдинбургский замок, под часовней Святой Маргариты. Я пока что не скажу вам, как найти этот подвал. Я покажу вам путь к нему, когда мы возвратимся в Эдинбург и когда договор будет у меня в руках.
– Я знаю, что под старым замком существует целый лабиринт подвалов, – сказал Морэй. – Вы можете нарисовать нам карту, мистрис Ринетт?
– Нет. Я знаю только, где находится вход в лабиринт и по каким знакам надо следовать, чтобы попасть в подвал под часовней Святой Маргариты.
Даже если бы я могла нарисовать им карту, я бы ни за что этого не сделала. Я покажу им вход только после того, как договор, подписанный королевой, будет у меня в руках.
– Ну что ж, тогда мы отправимся в Эдинбург завтра утром, – заключила королева. – И вы покажете нам вход в этот ваш подвал. А теперь я хочу вина и музыки, чтобы отпраздновать такое счастливое завершение этого дела. Сьёр Нико, я желаю танцевать. Марианетта, закончите, пожалуйста, подогревать вино с пряностями.
Никола де Клерак смотрел на меня с выражением, которое невозможно было описать – в нем смешались удивление, мука, замешательство, понимание, сожаление – все разом. Что же именно вдруг заставило треснуть его застывшую отполированную маску? Мне очень хотелось знать, желает ли он, как желаю я, вернуться к началу вечера и начать все сызнова? Жалеет ли он сейчас, что связан с королевой своим таинственным святым обетом, данным над мощами святого Людовика?
Королева потянула его за рукав, и он, отвернувшись от меня, перенес все свое внимание на нее.
Морэй и леди Маргарет чуть отошли от остальных и тихо перешептывались друг с другом. Граф Роутс танцевал с леди Морэй, Мэри Флеминг играла на лютне. Вечер снова стал похож на все прежние вечера в Лохлевене. А собственно, случилось ли что-нибудь вообще? Если я сейчас закрою глаза, получится ли у меня притвориться, что все идет, как шло, своим чередом?
Рэннок Хэмилтон не стал ни танцевать, ни петь, ни пить вино. Он молча вышел из большого зала замка, и, к моему великому облегчению, никто не позвал его обратно.
Мы отправились в Эдинбург на рассвете. Сквозь окутавшую озеро невысокую пелену весеннего тумана мы плыли с острова, на котором стоял замок Лохлевен, на берег, разместившись в двух лодках: в одной – королева, граф Морэй, Мэри Флеминг и я, в другой – граф Роутс, Рэннок Хэмилтон и два церемониймейстера королевы. Леди Маргарет Эрскин осталась на острове со своим законнорожденным сыном Уильямом Дугласом и его женой, а Никола де Клерак велел передать через одного из слуг замка, что ему нездоровится и что он последует за нами через день-два. Я не могла поверить, что он и впрямь захворал – я просто не могла представить себе Нико хворающим, во всяком случае, вчера вечером он был совершенно здоров. Быть может, это леди Маргарет как-то заставила его остаться в замке или Морэй с Роутсом измыслили какую-то хитрую уловку, чтобы разлучить его с королевой? А может статься, он просто-напросто не нашел в себе сил взглянуть мне в лицо после того, как вчера вечером оставил меня ради королевы? Я раздувала в душе свою обиду на него, потому что это был единственный способ не признаваться себе самой, что без него я чувствую себя испуганной, потерянной и одинокой.