Мы ехали по Хай-стрит, две пары всадников: королева с Морэем впереди, а я с Роутсом – сзади. Подковы наших лошадей медленно и глухо цокали по камням мостовой; люди по обеим сторонам улицы бросали свои дела, чтобы поглазеть на нас, и у меня было такое чувство, словно я еду на собственную казнь. Может быть, в каком-то смысле так оно и было – только мне предстояло казнить себя самой, казнить юную и страстную Ринетт Лесли, которой я когда-то была, Ринетт, которая верила, что может поставить мат самой королеве и призвать убийцу к ответу ради своего ненаглядного, которого она любила и потеряла.
Мы проехали через ворота в нижний двор замка, где и оставили своих лошадей. Роутс и угрожал, и просил, но в конце концов по длинной лестнице, ведущей в верхний двор, поднялись только королева, граф Морэй и я. Королевских слуг в замке отправили за фонарями, а затем услали прочь, так что в большом зале остались только мы трое.
– Итак, – сказала королева, – покажите нам ваш тайный вход.
Я сделала глубокий вдох. Я думала о Майри, о Грэнмьюаре и о моих близких. Думаю, в тот миг я и распрощалась с Александром – распрощалась навсегда.
– Здесь. – Я подошла к камину. Мои пальцы сразу же нащупали маленький андреевский крестик; на этот раз мне даже не пришлось отмерять пяди ни вверх, ни в сторону. Я нажала на крестик, и деревянная панель повернулась. Королева вскрикнула от восторга; граф Морэй выругался.
– Сколько раз я был в этом зале и ничего не знал, – сказал он. Потом взял с пола фонарь, а другой подал мне. – Ведите нас, мистрис Ринетт.
Я проскользнула в отверстие – легко, так легко. Ну, разумеется, я все еще была очень худа после горячки, к тому же на этот раз я не носила под сердцем ребенка. Ступеньки винтовой лестницы уходили вниз, как и в ту ночь, когда убили Александра. В древней пыли я видела следы своей юбки и следы мужских ног – ног Александра, кого же еще? Два года – недостаточный срок, чтобы их засыпала новая пыль.
Я смотрела на эти следы – некоторые из них были четкими, другие уже покрыл тонкий слой пыли – и внезапно поняла, что мне уже не больно. Быть может, прежде боль была слишком сильна, и она выжгла мои чувства, как раскаленное железо, которым прижигают свежую рану. Какова бы ни была причина, больше моя душа не болела. И моя рука, державшая фонарь, нисколько не дрожала.
– Надо сойти вниз по лестнице, – сказала я. – Осторожно, мадам, здесь нет перил.
Я начала спускаться. Королева следовала за мною, то и дело изумленно восклицая. Сзади шел граф Морэй. Я могла только гадать, какие чувства он сейчас испытывает – стоит королеве оступиться, и она полетит вниз. Если королева погибнет, а ларец окажется в его руках, сможет ли он, даже будучи бастардом, сам претендовать на корону Шотландии?