– Он мой племянник, Ринетт, точно так же, как ты моя племянница – тебе это когда-нибудь приходило в голову? Я думала об этом с тех самых пор, когда после Крещения мы все жили в Грэнмьюаре и он рассказал нам, кто его отец. Твоя матушка, как ты знаешь, – моя единоутробная сестра, а герцог де Лонгвиль был единокровным братом твоей матушки. Он женился на Марии де Гиз, сестре герцога Франсуа де Гиза. Следовательно, если принимать в расчет брачные узы, то герцог Франсуа в каком-то смысле приходился мне братом, а месье Нико – мой племянник.
– Я – твоя кровная племянница. Это не одно и то же.
Она снова улыбнулась.
– Ну, конечно, ma douce, это не одно и то же. Но ведь именно старухи должны помнить, кто кому приходится родней, не так ли? Собственно говоря, ты и месье Нико – родственники во втором колене и, стало быть, не можете вступить в брак без разрешения Святого отца в Риме.
– Значит, хорошо, что мы никогда не поженимся.
– Может быть, и так. Я и не прошу тебя непременно выходить за него замуж. Только встретиться и поговорить с ним, и, если сможешь, простить его.
– Он знал! – воскликнула я, точно обиженный ребенок. – Tante Mar, он все время знал. Я доверяла ему. Я так доверяла ему, что…
Нет, я не могла этого сказать. Тетушка Мар была бы шокирована, узнай она, чем мы с Нико занимались в Русалочьей башне.
– Что пустила его в свою кровать? – безмятежно промолвила она. – Я не такая уж чопорная старая дева, как ты могла подумать, Ринетт, и у меня есть глаза. Если ты так доверяла ему тогда, то, может быть, тебе достанет доверия и сейчас, чтобы, по крайней мере, поговорить с ним?
– Нет, – сказала я. – Я не могу.
Сливовое дерево отцвело, и на нем начали распускаться листья. Весь Эдинбург говорил о том, что лорд Дарнли заболел оспой и лежит больной в замке Стерлинг и что королева собственноручно ухаживает за ним. Такая откровенная забота не в правилах поведения для королевы. Значит ли это, что она намерена выйти за него замуж? Получил ли Нико письмо из Франции от герцогини Антуанетты с разрешением отдать, наконец, серебряный ларец королеве, и прочитала ли она уже пророчества мастера Нострадамуса о quatre maris? И был ли среди них Дарнли?
Мои волосы немного отросли. Теперь они были мягче на ощупь, не такими колючими. Мое ожесточение, как я за него ни цеплялась, тоже понемногу смягчалось. Мои пальцы и ладони продолжали заживать, и я начала работать в маленьком, огороженном стенами саду, надевая на руки перчатки. Это был городской сад с истощенной почвой; те, кто жил здесь до меня, нисколько о нем не заботились. С помощью Джилла я удобрила грядки и клумбы навозом из конюшен, рубленой соломой и очистками овощей из кухни и посеяла майоран и бурачник, фенхель и тимьян. Еще я посадила ландыши для тетушки Мар, шиповник для Майри и травяную гвоздику для Китти. Сад постепенно ожил. Попробовала я посадить и свои собственные цветы – анемоны, но они увяли. Так я поняла, что мне не суждено задержаться в Эдинбурге надолго.