- Я уважаю Фей, потому что она моя дочь. Я поэтому ее защищаю. Потому что я люблю ее. Кое-чего ты не понимаешь.
Я закатил глаза.
- Какая разница. Мы обсудим это позже. Сейчас, я забираю Фей и отвезу ее туда, где ей окажут помощь.
Я оттолкнул его назад и направился вверх по лестнице.
- Она останется здесь, - он последовал за мной.
Почему он борется со мной из-за этого?
Я проигнорировал его и переступал через две ступеньки за раз, быстро двигаясь к спальне.
- Я говорю тебе, сынок. Она остается. Я не позволю ей пойти в какую-то клинику, где люди могут опустить ее и потенциально причинить ей боль похуже. Ей нужно быть со мной. С человеком, который любит ее.
Ее не было в спальне, где я видел ее в последний раз, съежившись на полу со слезами на глазах. Сам образ заставлял мое сердце подпрыгнуть в груди. Он заставлял меня испытывать боль, которая не имела смысла. Я не хотел причинить ей боль. Я хочу, чтобы она была счастлива. Я хотел, чтобы она увидела все хорошее, что может предложить жизнь, несмотря на все долбаное дерьмо, с которым она справлялась, когда сбежала. Но я не смог сдержаться, когда увидел ее в таком виде. Готовую трахнуть кого угодно, даже человека, который вырастил ее. Это заставило мой желудок перевернуться, застелило красным мой взгляд. Мне захотелось наброситься на нее и уничтожить ее. Разрушить ее, прежде чем у нее появиться возможность разрушить меня.
Я сразу направился к двери в ванную и постучал костяшками руки. Костяшками, которые все еще болели от удара моему отцу в лицо.
- Фей, это Ретт. Выходи, хорошо? Я просто хочу поговорить с тобой.
Но ответа не последовало.
- Теперь слушай, ты пришел и расстроил ее. Ты не помогаешь никому, находясь здесь.
Я бросил взгляд через плечо, перед тем как дернуть за ручку. К моему удивлению она поддалась, открылась.
- Фей… - но когда я распахнул дверь, остальные мои лова высосало из груди, как будто кто-то включил пылесос. Фей была на полу, ее тело скручено под неестественным углом. Рвота просочилась из ее полуоткрытых губ на белую плитку, и кровь была размазана вокруг нее, капая из толстого пореза на ее запястье.
Она умирает.
- Нет! Нет! – я упал на колени и прижал руку к ране. – Вызывай скорую! – заорал я отцу, но не сводил своих глаз нее. С Фей. Ее глаза были открыты, стеклянные и пустые. Она уставилась на меня, но не видела меня. Я знал, что не видела. Не так, как видел ее я.
Она не может умереть.
Сама мысль о такой возможности заставила что-то треснуть во мне. Я не мог сказать, что это было. Я не мог сосредоточиться ни на чем. Все, что я мог видеть – ее глаза, эти пустые, невидящие глаза. Я мог вспомнить, глядя в них, в их карие бассейны, и увидеть в них что-то. Что-то, что заставило меня хотеть большего, чем идиотская и жалкая версия моей жизни, которой я жил.