Берет один, проводит по бутылке — сдувает, пробует пальцем, улыбнувшись, принимается что–то выцарапывать.
— По серьезному подошел! — говорит Седой, и непонятно — упрекает или нет. — За каждый такой камешек, даже и не в тех местах, сто душ положат, не поперхнутся!
— Так девственницы же! — восклицает Петька, удивляясь недопониманию. — Это средь любой теплой местности редкость, а тут еще и личный сертификат на каждую от монарха — мол, подтверждаю своей монаршей волей — девственница! Такой диплом три поколения будет на стене висеть — гордость породы! Новые кланы так и создаются — на гордости за предков, на материальном тому подтверждении.
— Пакору заплатили за вторжение в Иудею женами, — говорит Извилина задумчиво.
— Много?
— 500 штук.
— Ого! Были же времена! А Петьке всего десять? Обмельчали мы, обмельчали…
— О, дева-Мария, — закатывает глаза «Второй» — Сашка по прозвищу «Снайпер».
— Погодь–ка, погодь… — привстает Леха и еще раз пересчитывает: — Камушков–то восемь?
— Вот я и говорю — законы знаю! Двадцать процентов, как было, доставил живьем и в относительной целости. Там деревенька вверх по реке на пять дворов, четыре заколочены — ночевал у хозяйки — печь хорошая, сильно им понравилось, залезли и слезать не хотят.
— Это не у Пилагеи ли? — уточняет Седой — едва ли полный старик — небрежный заметит то, что на виду: что подсовывается в качестве ложного, оправдывающее прозвище — «Седой» — действительно седой, что лунь, без единого темного волоса; внимательный отметит живость и остроту взгляда, да и вовсе нестариковскую точность движений, никак не «в масть», не в «мерина».
— Угу…
— Тогда уже не на печи, а на грядках, — уверенно заявляет Седой. — Она баба ушлая, любого дачника припашет, а эти, уж на любой, даже самый привередливый взгляд, достаточно загорели.
— Пусть! — отмахивается Петька. — Утомили!
«Третий», которому вышло сидеть промеж беседующих, глядит во все глаза — встревоженным сычом водит направо и налево, да и остальные на время немеют, только слушают, как Петька — Казак с Сеней — Седым между собой рассуждают.
— Таки ты это всерьез? — спрашивает кто–то.
— Что?
— Привез негритосок?
— Драться умеют? — прорезается, вдруг, голос «Четвертого» — Феди — Молчуна.
— Федя, не заговаривайся!
— Ну, привез… — недоуменно отвечает Казак: — А как надо было? Уговаривались же — двадцать процентов с каждого. Привез! Без балды. Протрезвеете — сдам, а там уж сами решайте — куда их?
Кто–то настолько захмелел, что сразу говорит — «куда», только не уточняет — кому.
А вопрос, надо сказать, образовывается интересный.