Около кордегардии за вторыми воротами пришлось опять дожидаться. Извозчик был из Памплоны, и часовые его хорошо знали. Но они не знали его пассажирку и послали за офицером.
— Сеньорита Хуанита де Модженте, — пробормотал, увидев ее, офицер, сильный с проседью человек, куривший папиросу. — Я помню вас, когда вы были еще в школе, — продолжал он, отвешивая ей поклон. — Извините, что вас задержали. Пропустить сеньору де Саррион!
Хуанита добралась наконец до маленькой скудно меблированной приемной монастырской школы правоверных сестер.
В этом сумрачном доме не было, по-видимому, никаких перемен.
— Мать-настоятельница в настоящее время на молитве, — прошептала привратница.
Это была обычная формула: монахиня должна была всегда находиться на молитве. Хуанита улыбнулась, услышав эти привычные для нее слова.
— В таком случае я подожду, — сказала она, — но не долго.
И она фамильярно кивнула головой привратнице, как бы желая показать ей, что с ней нет надобности прибегать к профессиональным хитростям.
Оставшись одна в этой мрачной комнате, Хуанита стала ждать и, незаметно для себя, погрузилась в размышления.
Здесь, в стенах монастыря все было спокойно, все, казалось, носило отпечаток какой-то таинственности. При ближайшем знакомстве это чувство скоро уступало место другому — однообразной скуке. Эта монастырская таинственность может интересовать только того, кто стоит снаружи.
Каждый камень этого безмолвного дома был известен Хуаните, и ей стал казаться тесен весь распорядок этого дома.
— Им нечего там делать, — сказала она как-то раз Марко в шутку. — Вот они и поднимаются ни свет, ни заря.
Ей всегда казалось, что монастырь самое верное и мирное убежище от житейской борьбы. Но теперь, когда она опять вернулась на прежнее пепелище, ей пришло в голову, что лучше было бы остаться в миру и даже принять участие в этой мирской борьбе, если уж это неизбежно. Но природа наделила ее гордым и крепким сердцем. Нет, она предпочтет остаться здесь на веки, чем возвращаться к Марко, который осмелился жениться на ней, не любя ее.
Дверь приемной открылась, и на пороге показалась сестра Тереза.
— Я приехала обратно, — сказала Хуанита, — я покинула Торре-Гарду и хочу принять монашество.
Она испытующе посмотрела на сестру Терезу, стоявшую неподвижно, как статуя.
— Таким образом, я опять к вам, — продолжала Хуанита. — И опять в монастырь.
— Нет, — твердо и спокойно промолвила сестра Тереза.
— Но я приехала именно для этого. Мать-настоятельница…
— Мать-настоятельница уехала в Сарагосу. Вместо нее я.
Кровь Саррионов заговорила в сестре Терезе: на ее бледных щеках показался румянец, глаза вспыхнули и ярко горели под нависшим чепцом. Она приказывает и требует повиновения — вот что сквозило из каждой черты ее лица, из каждой складки ее платья, вдоль которого, казалось, бессильно повисли ее бледные тонкие руки.