Не успел он этого произнести, как за дверью раздался шорох. Молниеносно заложив отверстие газетами, мы ломанулись к двери — и встретили коробку с обедом.
— Кушать пока не будем — сказал Серега — там такой смрад, что…
— Лучше не продолжай.
К вечеру мы расширили проем до такого размера, что в него запросто мог пролезть человек. Я натянула на лицо кофту, чтобы смягчить воздействие страшной вони. Мы сделали факел из палки, служившей некогда ножкой стула, и обнаружили с его помощью узкую нишу мусоропровода. Запах исходил снизу. Оттуда же раздавался странный, неприятный писк.
— Что это? — затряслась я — какие–то механизмы?
— Да, биоробот системы «Крыса» — засмеялся Серега.
— Крысы?
Я завопила: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!
— Тише, ты что, крыс боишься?
— Больше всего на свете! Я даже дохлых боюсь, даже мест, на которых они лежали!
— Придется привыкать. Как там в твоем сне было?
— «В кабинете Фуфкина есть лазейка»…
— Ведь, по словам Антонины Федоровны, это и есть кабинет следователя-НКВДэшника. Отсюда мы и должны сбежать. Куда, по–твоему, можно веками бесплатно мусор сбрасывать?
— В катакомбы?
— Если мы в подвале, ниже катакомб ничего быть не может.
— Я не полезу! Там заблудиться — раз плюнуть!
— Тебе же сказали — гномы помогут, ты что, не веришь в гномов?
— Одно дело сон, а другое — жизнь!
— А по–моему — одна хрень!
Впальтохин швырнул в смердящую трубу Дзержинского и тот быстро отозвался мягким ударом.
— Невысоко — метра два от силы. По сигаретке — и в путь.
— Не полезу! — заверещала я.
— Не боись — подбодрил Серега, — у меня друзья — сталкеры. Главное — надписи читать. Пути исхожены — не пропадем. За нас потусторонний мир болеет.
Впальтохин принялся собирать по комнате деревяшки. — Это для факелов, объяснил он, заворачивая их в ленинский флаг, вместе с несъеденными обедами, и сбрасывая вниз.
— Я первый, даю сигнал — прыгаешь ты!
— Ни за что!
— Тогда оставайся, к ужину котлеточки подоспеют. А я пошел.
Серега смастерил новый факел, поджег его зажигалкой, затем ловко подтянулся и исчез в устрашающей темноте.
Я осталась одна. В животе замер колючий комок страха. Ноги затряслись, голова закружилась, в спине ерзал отвратительный холодок. Когда, наконец, почти из небытия, прогудел голос Впальтохина: