Принц охотно согласился:
— Хорошо, мачехе. Леди, простите, не знаю, как вас зовут (и кто вас пустил в замок), но очень рад, наконец, с вами познакомиться, пусть и так неожиданно. — Моника польщено заулыбалась, это она видимо, еще не догадалась, что данная интонация у Гаррета означает крайнюю степень ярости:
— Так вот, милая моя невеста, не расскажешь, как твоих чудесных сестер зовут!?
Это был провал. В смысле, сволочь принц, как обычно легко меня подловил, я стояла, чувствовала, что краснею, и не знала, что ответить, а принц продолжал издеваться:
— Забыла? Такие сложные имена?
Я не выдержала, и стала орать, шагая к этой скотине, говорящей подозрительно тихим и спокойным голосом:
— Разумеется, я помню, как зовут моих сестер!
Закончила голосить, остановившись у самого Гаррета, тот же и не подумав испугаться чужой злобы или сделать шаг назад, наоборот немного наклонился ко мне и спросил все таким же тихим и издевающимся голосом, опуская ко мне свое породистое лицо:
— Так как именно?
— Мона и Лола, — выдохнула я первые пришедшие на ум имена почти в чужие губы и отчего-то красная развернулась и побежала подальше от этой сволочи, которая меня постоянно провоцирует!
Ошарашенную толпу и чем-то довольную Монику пролетела на космической скорости, и бежала на ней же, пока, закономерно, не врезалась в кого-то и не упала на пол. Поднявшись и извинившись, я внезапно для пострадавшей в нее вцепилась, потому что быстро опознала в симпатичной почему-то блондинистой барышне, свою подругу Марьянку. Зацепив горе художницу под локоток, потащила ее в ближайшую незапертую комнату (не хочу знать, зачем они тут нужны) для трепетной беседы по душам, в смысле, почему милая подруженька не догадалась подойти ко мне сама!? И где мой браслет, который я настоятельно просила не снимать до моего прихода (Марьяна вечно все теряет), но почему-то сейчас не находила на чужих красивых руках?
Марьяна прятала глаза, знала, что сейчас я ее буду ругать. А я молчала, нет, конечно, выругаться хотелось, да и объективно говоря, повод был даже не один, но рыжее, а сейчас блондинистое чудо я никогда не могла обидеть, как, впрочем, и вся группа. Марьяну хотелось жалеть, учить, ей можно было восхищаться, с ней можно было весело поболтать. А вот отругать, как следует, это милое существо еще никому не удавалось, потому что уже на первых словах, глядя на красное от стыда, готовое расплакаться лицо, все осознавшего маленького ангела, невольно, начинаешь ненавидеть себя и останавливаешься, как бы она не провинилась. Вот и теперь я просто несколько раз нервно вздохнула и попросила Марьянку все рассказать, та охотно затараторила, видя, что ее не собираются убивать: